В попытке политики и идеологии догнать культуру - идеология обречена на поражение
Влащенко: Сегодня у нас в гостях молодой писатель Любко Дереш. Здравствуйте. Вас раздражает, когда вас называют молодым писателем? Дереш: Я уже выработал в себе привычку не раздражаться на эти разные клички, которые дают. Начиная от прозвища "вундеркинд". Это действительно смешно и забавно. Но медиа - это такое варево, где сбрасывается все, что можно. Я понял, что надо просто спокойно к этому относиться.
- А как вы чувствуете, что в вас прорастает человек, которому уже интерес ен не только он сам?
- В какой-то момент я понял, что мне интересны другие люди. И это потрясающе, потому что меня всегда интересовали книги Стивена Кинга, научная фантастика. Меня совершенно не интересовали люди как таковые. И вся литература вокруг меня также не интересовала. И вдруг что-то поменялось, и я понял, что мне интересен человек, что с каждым человеком я могу вести интересную беседу. Это открытие меня поразило, и я ощутил новую степень свободы. Для меня это один из признаков взросления, когда, в принципе, ты понимаешь, что ты можешь найти общий язык с людьми.
- А ваш новый роман "Беги и кричи" о чем?
- Это история недостаток согласия, в том числе с самим собой. Она о человеке, который понимает, что ему сегодня исполнилось 34 - позади осталось 33. А 33 - это символический возраст, возраст Иисуса - ты должен найти своих апостолов, ты должен найти свой крест, ты должен что-то сделать в этом мире. Но если тебе 34 и ты понимаешь, что ничего не произошло, наступает естественный вопрос: "А что я делаю, как я живу?". Собственно, с этого начинается весь роман, по сути, это история о поиске своего предназначения. Мне эта тема самому очень близка, потому что я осознал, что я хочу быть писателем, не в 13, и не в 18, когда вышел "Культ", а в 28, после года жизни в Египте, после 5 лет молчания, после "Золотого пузыря", которым меня наградили за "Голову Якова", я понял, что я хочу жить, как писатель, зарабатывать этим и сосредотачиваться именно на этом. Только тогда я понял, что это мой сознательный выбор.
- Ваш новый роман - это субъект или объект?
- Сюжетов сейчас не так много. Только харизма автора может привнести в эти сюжеты что-то другое, что-то новое. Я решился взять обычный сюжет - взросление человека, просто вкладывая в него свое настроение, свои взгляды. В этом плане он максимально субъектный - я максимально субъективно его решил писать, постаравшись сделать это максимально честно. Это роман, но там очень много маленьких отдельных историй о жизни разных людей, за которыми я наблюдал. Наблюдая, пытался для себя какую-то мудрость извлечь, понять, о чем они, а о чем я.
- Когда вы думаете о состоятельности своих романов, для вас важен ваш личный критерий, или реакция социума, или что-то еще?
- Из социума приходит одновременно несколько сигналов - они одновременно и очень хвалебные, и очень позорные. Но мне помогла книга Энн Ламотт "Птица за птицей". Я там четко получил ответ, что читатель всегда прозрачно видит твой текст. Но ты и сам, сочиняя, имеешь ощущение, насколько ты полно высказываешь то, что ты хотел сказать. Если тебе, как автору, кажется, что ты завалил тест - то читатель именно так это и воспримет. И, наоборот, если есть радость, подъем от текста, то есть гарантия, что часть читателей также уловит это. Когда я чувствую, что я действительно выкладываюсь полностью, то какой бы ни была реакция людей - я чувствую себя защищенным.
- Почему у нас так много творческой обидчивости?
- Есть некоторые травмы, исторические. Это - 20-е годы украинской истории, это 60-70, которые до конца не были осмыслены. Когда наступила независимость, мы от всего наследия советского очень резко отказались. Не переварив его до конца, не взяв что-то полезное для себя. Это диалог сына с отцом - сын, который имеет какие-то обиды на отца, продолжает ему мысленно что-то доказывать, даже своими поступками он продолжает утверждаться в глазах невидимых родителей. В этом смысле наше супер-эго до конца еще не отработано, и оно живет где-то в 20-м веке. Когда мы сможем его как-то переварить, интегрировать, тогда будет возможен диалог с теми глобальными вопросами, которые сейчас актуальны для мира.
- Вы себя считаете каким писателем? Какую мифологию вы создаете?
- Мне кажется, что в попытке политики и идеологии догнать культуру - идеология обречена на поражение. Культура существует между людьми, а идеология - там, где есть государство, там, где есть какие-то структуры. А если насчет мифологии, то я создаю мифологию возможности большой удачи в жизни. Удачи внутренней, когда ты находишь в себе внутренний компас. Это великий дар, когда появляется такая трезвость, когда ты можешь смотреть на себя и на мир, и в этой трезвости исчезает проблематика "хорошее-плохое", а появляется радость от его многообразия.
- Вы много писали о подростках. Почему это изменилось?
- Между первой и второй частью моего творчества был промежуток в пять лет. Это был промежуток литературного застоя, когда я пытался написать какую-нибудь грандиозную вещь и мне это плохо удавалось. В конце концов, я чувствовал определенное перенасыщение от сюжетов про наркотики, молодежь, подростковых травмах, потому что я не чувствовал, для чего я пишу. Пять лет ушло на то, чтобы я понял, для кого я буду писать, какая моя сверхзадача. Для меня этот момент оказался спасительной вещью, чтобы вообще продолжать не только писать, а и как-то вернуться в социум. Уезжая в Египет, я был решительно настроен уже не возвращаться в Украину. Без понимания своей сверхзадачи причин возвращаться не было бы. Я бы с большим удовольствием стал схимником, занимался бы йогой вместе со своей первой женой в песках.
- Ваши книги для кого?
- Я точно могу сказать, что никогда не писал для подростков. Такая формулировка в некоторых случаях является нечестной. Я всегда старался избегать заигрывания с читателем и говорить с кем-то, не знаю какого возраста, но говорить с ним на ты, и говорить о своих проблемах, о проблемах людей, которых я знаю, и надеяться, что этот человек подхватит диалог и у меня будет эмоциональная реакция. Так и случилось, что эти книги читали не только подростки, но и люди старшего возраста, и я получил от них также эту эмоциональную реакцию. Я отталкивался от этого внутреннего собеседника, с которым я могу говорить на равных.
- Почему не сформировалось поколение 30-40-летних в украинской литературе?
- Немножко преждевременно говорить о том, что поколение не сформировалось, потому что только произошло поколение людей, которым сейчас по 40 лет. Для меня, условно, это поколение Сергея Жадана. Они сейчас задают тон. А то поколение, к которому я принадлежу, идейно немножко иначе - оно только начинается. Я не верю в то, что поколение не происходит. Оно обязательно происходит, потому что такова логика истории. Обязательно случается какая-то своя драма, свой сюжет.
- Почему наш е двухлетн ее событие не принесл о с собой ничего?
- Оно принесло - самодвижение, низовые инициативы, способность коммуницировать на равных, не ожидая какого-то сигнала свыше, а чувствуя сигнал изнутри. С той молодежью, с которой я сейчас общаюсь, мне очень интересно, потому что они принесли какие-то пространства за собой. На каком-то возвышении, на айфонах были сформированы первые завязки этого явления, а сейчас оно развивается и начинает носить более конструктивный характер.
- Кого вы считаете новыми культурными героями? Есть ли они?
- Надо различать путь героя, который переживает смерть и возрождение, и культурного героя. Пример Надежды Савченко - это путь героя. А культурный герой привносит новые знания, новую традицию, новые представления о мире. Я уже несколько лет вынашиваю тему сборника интервью, который должен называться "Культурный герой".
- А у вас есть список людей, с которыми вы хотели бы поговорить?
- Приблизительный есть. Задачей этого сборника должно быть - а вообще, на кого мы ориентируемся? От кого мы ждем новых вещей? С одной стороны, для меня культурным героем старшего поколения является Сергей Дацюк. Во многих вещах я у него очень многому научился. А из тех людей, которые сейчас являются культурными героями, которые являются моими сверстниками, я хотел бы назвать Александра Супрунца и Ирину Соловей, которые были соучредителями общественной организации Garage Gang, которые сейчас занимаются очень активно низовыми инициативами. И еще есть третий человек - Оля Жук, на которой лежит ответственность, фактически, за книжный "Арсенал". Это колоссальный вклад в развитие украинской культуры и культурной дипломатии.
- Я хотела бы у вас спросить о праве "быть другим". Есть ли у человека право на иное мнение в искусстве, литературе, культуре?
- Этот вопрос был бы более уместным, если бы у нас был четко выраженный дискурс, в котором мы бы могли говорить, что это мейнстрим, а это авангард. Мне кажется, что в Украине есть очень много индивидуальностей, но есть ли у нас именно дискурс такой - для меня это вопрос. У меня есть сомнение, что он у нас есть. На самом деле каждый из нас за этим национальным дискурсом свои личные вопросы решает. Все уже давно перестали понимать, что такое нация. Национальный дискурс уже не имеет той силы, так же, как Национальный союз писателей в Украине. Он есть в Украине, но его влияние на культуру, его представление на мировой арене, в Украине - минимальные. В Украине мало коммуникации. В писательской среде это очень остро - мы не знаем друг о друге. Из-за этого нет такого общегосударственного диалога. Есть диалоги в пределах отдельных групп.
- Ваш вопрос?
- Что должно произойти, чтобы вы оставили социум?
- Я хорошо себя чувствую одна, и думаю, что когда-нибудь это будет. Большое спасибо. 112.ua
