Шепот и крик Чернобыля: боль, которую нельзя забывать
У Вальтера Беньямина есть несколько зловещая метафора о молчаливом ангеле истории, который стремительно летит вперед, но его взгляд направлен назад и в нем отражаются смерть и руины... Он бы и хотел остаться, поднять мертвых и слепить обломки, но шквальный ветер стремительно несет его в будущее, к которому он обращен спиной. То, что мы называем прогрессом, и есть этот шквал...
Весной, в конце апреля - начале мая, когда все цветет, мы чувствуем смертоносный чернобыльский ветер 86-го. И невольно содрогаемся. Так же, как человек, переживший Холокост, уже не может спокойно смотреть на мирный дым с высокими дымоходами - он будет напоминать об адских лагерных печах; или тот, кто испытал на собственной судьбе Голодомор, вздрагивает каждый раз, когда крошка даже черствого хлеба падает вниз. 35 лет назад в наших наслоений национальных страхов и несчастий, добавился еще один страх - страх атомной катастрофы, невидимой смерти.
В память тех, кто прошел атомный чернобыльский апокалипсис, оглянемся тоже, вспомним дни и людей весны 1986 года.
Город Припять - образцовый советский Атомград
Сегодня Припять - город-призрак, а 35 лет назад, это было почти идеальное советский город атомщиков, в котором было престижно жить и работать. Средний возраст его жителей составлял 26 лет. Город быстро разрастался. Строился новый - шестой - микрорайон, планировалось, что вскоре число горожан достигнет 200 тысяч. Ежегодно в Припяти регистрировали более тысячи новорожденных. В городе работали пять начальных школ, два стадиона и два бассейна - категория одного из них позволяла проводить международные соревнования. Планировали построить искусственный каток - объект, редкий даже для советских городов. Украшением был и местный Дворец культуры, для строительства которого получали дефицитные материалы - мрамор, редкие породы древесины. Добавьте еще невероятную природу, речные пляжи с белым песком, и получите почти идеальную картинку.
Главным объектом Припяти была атомная станция. Большинство людей в команде директора ЧАЭС Виктора Брюханова были высококлассными инженерами. Зарплаты и условия труда на станции были лучше, чем в городе, поэтому многие стремились попасть именно на ЧАЭС.
В пятницу, 25 апреля 1986 года, горожане готовились к выходным. Кто-то мечтал о походе, рыбалке или пикнике, но большинство планировали поехать в близлежащие села - сажать картошку. Несмотря на хорошую обеспеченность Припяти продуктами и фактическое отсутствие дефицита, посадка картошки - это традиция.
Реактор: самовар или смертельная опасность?
На Чернобыльской АЭС действовали четыре энергоблока. Авральными темпами строился пятый. Станция считалась одной из лучших в отрасли, имея в среднем пять технологических отказов в год, хотя при ее проектировании и строительстве КГБ фиксировал многочисленные нарушения и недостатки.
Взорвавшийся реактор относился к типу РБМК-1000 ("Реактор большой мощности канальный") - одного из самых сложных и наименее предсказуемых в эксплуатации. Он предназначен для работы на стабильном уровне выходной мощности - перепады могут вызвать сбой всей системы и привести к выбросам радиоактивных материалов. Остальной мир выбирал более безопасные реакторы ВВЭР (водно-водяной энергетический реактор). Примечательно, что построенные Советским Союзом станции в Восточной Европе функционировали на реакторах типа ВВЭР, где а качестве замедлителя нейтронов использовали воду, а не графит. Почему же несмотря на высокий уровень опасности в Чернобыле решили установить РБМК? Потому что он производил вдвое больше электричества - 1000 мегаватт электромощности. При этом РБМК был не только мощнее, но и дешевле в строительстве и эксплуатации.
Академик Анатолий Александров, президент Академии наук СССР, главный научный консультант по проектированию РБМК, в свое время утверждал, что эти реакторы можно устанавливать даже на Красной площади, "ведь они... безопасны, будто самовары". Многие даже из специалистов атомной отрасли жили с подобным мифом.
Серьезные проблемы с реакторами этой модели были и раньше, но никто из персонала ЧАЭС об этом не знал - информация была строго засекречена. Например, очень похожая ситуация случилась в ноябре 1975 года на первом блоке Ленинградской АЭС, и только чудо спасло тогда Ленинград (ныне Санкт-Петербург) от катастрофы.
Вот как объяснял инженер Виталий Борец действие реактора типа РБМК, вышедшего из-под контроля на Ленинградской атомной станции сотруднику КГБ, который не очень понимал в ядерной физике: "Представьте себя за рулем автомобиля. Вы включаете двигатель, начинаете двигаться, плавно набираете скорость, переключая передачи. Ваша скорость - 60 км/ч. Вы снимаете ногу с педали газа, но понимаете, что автомобиль продолжает разгоняться автоматически - сначала до 80 км/ч, затем до 100, 130, 150 км/ч. Тормоза не работают, а скорость растет. Как бы вы чувствовали себя в такой ситуации?" Собственно, нечто подобное случилось и с чернобыльским реактором ночью 26 апреля 1986 года.
Взрыв реактора, или Украинская Хиросима
Взрыв произошел в 1 час 23 мин. 58 сек. во время плановой остановки 4-го реактора. Выходная мощность реактора, которая составляла примерно 200 МВт, за несколько секунд достигла 500 МВт, а еще через мгновение - 30 000 МВт, десятикратного превышения нормы.
Первый взрыв был вызван паром, - когда избыточный пар, образовавшийся после разрушения топливных каналов, попал во внешнюю систему жидкостного охлаждения, дестабилизировав ее. Этот взрыв подорвал биологическую защиту "Елена", еще сильнее повредив топливные каналы и оторвав от плиты биологической защиты сегменты охлаждения. Без воды - хладагента активной зоны, тепловая энергия разрушенного реактора только выросла, вызвав второй, еще более мощный взрыв, а затем и третий.
Один из свидетелей аварии, Разим Давлетбаев, заместитель начальника турбинного цеха №2 вспоминал, что он услышал: "Совершенно незнакомый рев: в очень низком тоне, похожий на тяжелый стон человека..." Другому свидетелю, начальнику смены блока № 4 Юрию Трегубу показалось, что сначала все напоминало "Волгу", которая начинает тормозить на полной скорости, причем идет юзом".
Осознать произошедшее было тяжело. "Увиденное нами было настолько ужасно, что мы даже не решались говорить об этом вслух. Разум отказывался верить, что произошло худшее из возможного", - написал в своем дневнике один из инженеров станции Аркадий Усков. Однако, "правда заключалась в том, что ничего подобного мир не знал. Мы стали первыми после Хиросимы и Нагасаки, хотя гордиться было нечем...", - отметил один из операторов 4-го энергоблока Виктор Самгин.
Самопожертвование на грани фантастики
Команда 2-й военизированной пожарной части во главе с 23-летним лейтенантом Владимиром Правиком была на месте через пять минут после взрыва, в 1:28. Они тушили огонь на крыше турбинного отделения с помощью песка, брезентовых пожарных рукавов, пытались затоптать ногами. Использовать воду было опасно - могло произойти короткое замыкание. Несмотря на все правила безопасности, крыша, на которой работали пожарные, была покрыта легковоспламеняющимся битумом, который растаял, что невероятно затрудняло передвижение, к тому же, вокруг горели куски графита и ядерного топлива - "внутренности" реактора.
Пожарные атомной электростанции были оснащены, как для тушения обычных пожаров. Никто из них даже не подозревал, что огонь, с которым они борются - радиоактивный. Люди не имели ни соответствующих приборов измерения радиации, ни снаряжения для защиты от облучения.
Жара была неимоверная. Это были апокалиптические сцены. Пожарные Шаврей и Прищепа сбросили с себя часть снаряжения. Сняли и каски, чем вызвали восторг и аплодисменты тех, кто наблюдал за ними с земли. Рыбаки, ловившие рыбу в чернобыльской резервуаре, и видевшие все своими глазами, буди поражены: "Он сбросил свою каску! - прокричал кто-то. - Фантастика! Настоящий герой!"
Через семь минут приехал экипаж 23-летнего лейтенанта Виктора Кибенка. Пока Правик со своими ребятами тушил огонь на крыше турбинного отделения, эта команда начала бороться с огнем на реакторном отделении 3-го энергоблока (высота 72 м), который загорелся от взрыва на соседнем, четвертом энергоблоке. Опять же: несмотря на все правила безопасности, блоки - 3-й и 4-й, были построены рядом и имели общие системы (труба, которая уцелела и которую можно увидеть на многих фотографиях - тоже общая), а все из-за экономии. Потом к команде Кибенка присоединились и пожарные Правика. Окончательно пожар, который тушили 28 пожарных, был ликвидирован лишь около семи утра. А для пожарных, которые приняли смертельные дозы радиации, начинался путь мученичества - медленного и страшного умирания от "мирного атома".
Шесть свадеб в тени тлеющего реактора
В течение дня 26 апреля в больницу города Припяти с симптомами острого радиационного отравления доставили 132 человека - пожарных, операторов и инженеров станции. КГБ блокировал междугородные линии телефонной связи - боялись распространения информации об аварии. Персоналу ЧАЭС было приказано не разглашать информацию об инциденте. Однако, если радиация была невидимой, то дым над разрушенным 4-м реактором был хорошо виден, так же, как было заметно огромное количество милицейских патрулей. Впрочем, это вовсе не помешало горожанам жить своей обычной жизнью. 26 апреля 1986 года в Припяти произошло шесть свадеб. Их праздновали в тени тлеющего реактора. Дети играли в песочницах, лепили "пасочки", катались на велосипедах, молодые мамы прогуливались с колясками. Кто того субботнего утра рыбачил, а кто-то принимал солнечные ванны... Фоновый уровень радиации в 4 микрорентген, в тысячу раз превышал естественный радиационный фон. Уже к двум часам дня наблюдалось его десятикратное увеличение - до 40 микрорентген в секунду, а вечером уровень вырос до 320 микрорентген в секунду - естественный фон был превышен в 80 000 раз.
Шепот и крик, или Случай в дороге
Когда 27 апреля из Припяти эвакуировали в Москву уже вторую партию пострадавших (более сотни) - заместитель председателя горисполкома Припяти Александр Эсаулов (ныне детский писатель), который собственно занимался эвакуацией пациентов припятской больницы, вспоминал, что как только они около полудня выехали из города, как вынуждены были остановиться - одному из пациентов стало плохо, он нуждался в медицинской помощи. Остановились в селе Залесье, в нескольких километрах от Чернобыля. Пока врачи возились с больным, мужчины в пижамах вышли перекурить. И вдруг раздался страшный отчаянный женский крик. Это был крик невероятного горя и отчаяния - материнский крик. Оказалось, что один из пациентов, еще совсем юноша, был родом из этого села. И мать, узнав сына, бросилась к нему. "Мама, мама, не надо, ну не плачь, не кричи...", - шептал бледный парень, пытаясь успокоить мать. И сам едва сдерживал слезы. "Это точно не то, что сейчас нужно! Какое совпадение, - вспоминал Эсаулов. - Я понятия не имел, откуда она пришла". Это событие произвело на всех очень удручающее впечатление. В течение дня в голове Эсаулова звучал этот шепот: "Мама, мама..." Когда в Бориспольском аэропорту его попросили заказать несколько чашек кофе, он был настолько дезориентирован, что просто не понял суть просьбы. "Я словно прилетел из другого мира...", - констатировал Александр Эсаулов.
Лучевая болезнь
Все пострадавшие с ЧАЭС подвергались воздействию радиации разными путями: пожарные, которые поднимались на крышу 3-го энергоблока, вдыхали альфа- и бета-облученный дым, на них сыпалась радиоактивная пыль и пронизывали гамма-лучи от повсеместно разбросанных фрагментов топлива активной зоны реактора. Дозы зависели от того, где они стояли. Несколько метров в ту или иную сторону означали жизнь или смерть. Операторы, которые пытались сдержать разрушения в четвертом энергоблоке, находились в клубах пыли и радиоактивного пару от взрыва и от разорванных труб, облитые водой, в которой были бета-частицы, и ходили среди руин, засыпанных обломками реактора. Некоторые вдыхали радиоактивный ксенон, криптон и аргон, высокорадиоактивные, хоть и с коротким сроком жизни, газы, которые обжигали мягкие ткани ротовой полости и дыхательных путей. Некоторые получил обширные ожоги от гамма-лучей или бета-частиц, осевших на одежде или на коже. Некоторые подвергался облучению лишь несколько минут, другие же, намного дольше.
Начальник смены блока №4 Александр Акимов, который вместе с другим коллегой - старшим инженером Леонидом Топтуновым работали по щиколотку в радиоактивной воде, пытаясь безрезультатно охладить разрушенный реактор, сошел с трапа самолета в Москве в том же грязном комбинезоне, который был на нем в ту ночь. Одежда облучала его кожу более 24 часов, пока ее не сняли в приемном отделении московской больницы № 6.
Пожарные боролись с огнем и не имели никакой защиты от гамма-излучения, они получили чрезвычайно высокие дозы - цвет лица, на момент, когда они поступили в больницу, сменился с красного на восковой серый - внешний слой был уничтожен радиацией. Внутренние органы тоже очень сильно пострадали, особенно те, где клетки размножаются очень быстро - легкие, дыхательные пути, кишечник и костный мозг...
Самолет, на котором летела первая группа чернобыльцев в Москву, разобрали, а один из автобусов отправили в Курчатовский институт, загнали в яму и похоронили.
Радиоактивный парад в Киеве
Несмотря на то, что уровень радиации утром в Киеве 1 мая достиг отметки 2500 микрорентген в час, парад решили проводить. Фактически, это был приказ Москвы. А противиться воле "старшего брата" тогда едва ли могли. Правда, внесли определенные коррективы, уменьшив количество участников, установив квоту в 2000 человек. На трибунах собралось высшее руководство советской Украины. Председатель Совета Министров УССР Александр Ляшко вспоминал: "Все - без головных уборов. Мои внуки шли в составе колонны участников марша; жена была на площадке для гостей вместе с женами других лидеров. В конце концов, никого из нас тогда еще полностью не проинформировали..."
Щербицкий - первый секретарь ЦК КПУ, прибыл незадолго до 10 утра. Выйдя из машины, он ругался. Председатель Киевского горисполкома Валентин Згурский слышал, как глава УССР возмущался: "Я же говорил ему, что парад нельзя проводить на Крещатике. Это не Красная площадь, а долина - радиация концентрируется именно здесь! Но он ответил мне: "Только попробуй не провести парад! Я тебя сгною!"". Не называя фамилии Горбачева, добавил: "К черту его, пойдем и начнем парад".
Александр Ляшко вспоминал: "Мне позвонил Славский, всесоюзный министр среднего машиностроения, чье министерство занималось ядерной энергетикой. "Зачем вы поднимаете такой шум? Я приеду и покрою ваш реактор своей пятой точкой..."". Именно всемогущий Ефим Славский, которого называли "Большим Ефимом" или "Аятоллой", по большому счету и был ответственен за атомные реакторы, в том числе и за то, что взорвался на ЧАЭС. Именно его министерство с неприметным названием "среднего машиностроения" занималось ядерными разработками и именно он стоял у истоков советской ядерной энергетики. К тому же, Славский был сторонником чрезвычайной секретности, даже в "мирной энергетике".
Большинство людей, присутствующих на параде, даже не догадывались об опасности. Шли стройные колонны, дети смеялись и танцевали. Хотя были и более внимательные. В частности, одна из участниц парада обратила внимание на то, что сцена, где должны были стоять представители ядерной энергетики... пустовала. "Я решила поинтересоваться: а где же энергетики?" Но к ней сразу же подскочил человек в штатском, взял крепко под руку, и шепча: "Проходим, проходим...", повел вслед за колонной, дальше. Это был сотрудник КГБ, которых на параде было немало. Они следили за участниками процессии.
Некоторые почувствовал последствия того "радиационного парада" позже. Одесситка Наталья Морозова писала позже в специальную комиссию по решению вопросов, связанных с аварией на ЧАЭС, образованную украинским парламентом: "Будь они все прокляты! Беременной, я приехала в Киев 24 апреля, чтобы посетить родственницу. Ходила на парад, каталась на лодке по Днепру. Из Киева удалось выехать только 12 мая. В июле мой ребенок родился мертвым".
Михаил Горбачев лишь в 2006 году признал, что проведение парада в тот день в Киеве было ошибкой.
Сакральные скрепы и разменная монета человеческой жизни
Первых ликвидаторов, тех, что убирали радиоактивный графит с крыши третьего реактора ЧАЭС, называли "биороботами". Видимо, так нам понятнее и в какой-то мере удобнее, или же уютнее - наделять других, тех кто идет в самую пасть опасности, нечеловеческими чертами: "биороботы", "киборги"... У них было всего несколько секунд, чтобы лопатой подхватить радиоактивные обломки, сбросить их с крыши и вернуться в относительно безопасное бетонное здание. Операцию проводили для снижения уровня радиации на крыше 3-го энергоблока и восстановления его работы. 3000 офицеров, резервистов, курсантов под командованием генерала Николая Тараканова выполняли работу в особо опасных зонах, которую не могли выполнить машины.
На ликвидацию последствий катастрофы ЧАЭС были брошены ресурсы по всему СССР. Но и при таких чрезвычайных обстоятельствах, советское руководство, а также подконтрольные СМИ, не упустили случая в очередной раз напомнить про "великое братство народов". Газета "Правда" писала, цитируя одного из первых ликвидаторов Дмитрия Журавлева: "У нас есть один сакральный принцип. Сакральный принцип братства. Бок о бок с нами работают специалисты, которые приехали из Беларуси. В центре города я встречал людей из Москвы, Ленинграда и других регионов нашей Родины..."
Всего для ликвидации последствий пожара и очистки загрязненных объектов власти мобилизовали почти 600 тысяч человек. Подавляющее большинство ликвидаторов были военнослужащие, в частности, так называемые "партизаны", которых призывали из запаса. Подобная практика существовала в СССР еще со времен зарождения атомной энергетики в СССР, которая сама и возникла как производная военных разработок. Именно "партизаны" - молодые мужчины были и "пушечным мясом" во время захватнических вторжений в другие страны, и дешевой рабочей силой при катаклизмах внутри страны. Без проблем можно было согнать несколько тысяч человек: "... только один звонок, и решение принято...", - рассказывал академик Велихов корреспонденту "Правды". Человеческая жизнь в конце существования СССР так же ничего не стоила, как и раньше, а советские лидеры, хоть и не явно, но продолжали пользоваться брошенной когда-то одним известным маршалом фразой, что "бабы новых нарожают..."
Бесконечность любви
Теплым весенним вечером 25 апреля 1986 года, за несколько часов до катастрофы на ЧАЭС, лейтенант Владимир Правик, начальник караула 2-й военизированной пожарной части, сидел в своем кабинете и что-то писал. Возможно, готовился к экзаменам, поскольку планировал поступить в высшую инженерно-техническую школу для старшего офицерского состава, а возможно, писал письмо жене. С Надеждой он познакомился в Черкассах во время учебы в Черкасском пожарно-техническом училище МВД. Ей тогда едва исполнилось 17, ему было 20. Это была любовь с первого взгляда. Два года длился их роман, преимущественно эпистолярный. Она была в Черкассах, а он в Припяти. Потом поженились. И хотя Надежда уже год как переехала в Припять, Владимир продолжал писать ей романтические письма... Две недели назад у супругов родилась дочь Наталья, и Владимир обратился к руководству с просьбой перевести его на другую должность, без ночных смен, чтобы больше времени проводить с семьей. На выходные они планировали ехать к его родителям в Чернобыль, помогать по хозяйству. Не сложилось... Еще утром, 26 апреля, находясь в припятской больнице, несмотря на то, что врачи уверяли, будто они отравились газом, Владимир понял, что это неправда. Понял, что это радиация. Увидев через окно больницы своих родителей, приказал им немедленно забрать жену и дочь, укутать малыша в как можно больше одеял и отвезти обеих в Центральную Украину, к Надиным родителям. Они выполнили его просьбу.
За несколько дней до своей мученической смерти 11 мая 1986 года в Московской клинической больнице № 6, Владимир, извиняясь за плохой почерк, писал жене и дочери свое последнее письмо:
"Здравствуйте, мои дорогие! Большой вам привет от отпускника и лентяя... Я отлыниваю от своих обязанностей по воспитанию Наташки, нашей маленькой. Дела идут хорошо. Нас поместили в клинику для наблюдений. Как ты знаешь, все, кто были со мной, сейчас здесь... Вечером ходим на прогулки, ночью любуемся видами Москвы. Плохо, что только через наши окна. И так, наверное, еще месяц или два. К сожалению, такие здесь правила. Пока не закончат обследование, нас не выпишут.
Надя, ты читаешь мое письмо и плачешь. Не плачь - вытри слезы. Все получилось нормально. Мы еще до 100 лет проживем. А наша любимая доченька еще три раза нас переживет. Очень скучаю по вам обеим... Мама со мной сейчас. Она сюда примчалась. Она позвонит вам и расскажет, как я себя чувствую. А чувствую я себя отлично".
Светлана Шевцова
