«Настоящие герои молчат». Как «списывают» боевые потери в штабах
К сожалению, в этой обстановке вынуждены дальше действовать все. В частности, воевать, не зная, не окажется ли возможная смерть от осколков или пули «самовольной». Но что делать? Украина у нас одна. Штабных - много.
Первые дни февраля. На маленькой кухоньке днепропетровской, сдаваемой в посуточную аренду квартире - трое уставших бойцов, возвращающихся на передовую с похорон побратима, Анатолия «Морячка» Гаркавенко. Рядом за столом взводный, который сам недавно получил ранение. Пускает слезу и еще раз вспоминает, что именно он дал последнее задание Анатолию, который погиб во время его выполнения.
Присутствующие это и так знают. Но никого ни в чем не обвиняют: война. Хорошо еще, что тогда, в «зеленке», выжили хотя бы двое из трех их друзей. Один из них, правда, остался инвалидом: раненую ногу вроде бы спасли, но ампутацию в будущем врачи же не исключают.
Его зовут Андрей Котовенко. Позывной Кот. Ему нужны документы из бригады, чтобы пройти военно-врачебную комиссию, которая обладает полномочиями отправить его на реабилитацию. Запросы, которые отправляет госпиталь, в штабе бригады игнорируют. Дома жена и маленький сын. Без документов не получить никакой финансовой помощи в связи с ранением.
«Из пяти парней, которых я знаю, что лежат в госпитале с тяжелыми ранениями, справок нет ни у одного. Двое уже три месяца лечатся, и никто ничего не отправляет», - рассказывает Кот.
Только 15 марта, через полтора месяца после ранения, какие-то документы Кот все же получит. Но не те, которых ждал. Исключительно благодаря друзьям, которые помогали ему. Это будут сканы двух бумажек - двух почти идентичных «справок», в одной из которых говорится о раненом Андрее Котовенко, а во второй - о погибшем Анатолии Гаркавенко.
«В свободное время»
Это телеграммы, присланные штабом бригады множеству адресатов: от очередного ВСП до военного прокурора Днепропетровского гарнизона. А в них результаты того, что удалось «узнать» штабу 93-й ОМБр о гибели одного бойца и ранении другого.
"30.01.2016 около 14:20 солдат Гаркавенко Анатолий Александрович, солдат Котовенко Андрей Сергеевич и солдат Слайко (общение с которым - между прочим, единственным доступным им непосредственным свидетелем событий - оказалось столь тесным, что они даже не узнали его имени и отчества. - Авт.) в свободное от выполнения служебных обязанностей время самостоятельно без разрешения отбыли для проведения разведки через наблюдательный пост «Спартак» РОП шахта Бутовка в лесополосу, подконтрольную НЗФ. В лесополосе подорвались на растяжке (ориентировочно граната Ф-1). О том, что территория подконтрольна НЗФ и заминирована, личный состав был проинформирован», - говорится в документе. Снизу - вероятно, согласные с выводами командиры (см. фото ниже).
У людей, которые знали о тех событиях не понаслышке, вопрос вызывает едва ли не каждая из нескольких строк, за которыми стоят не сухие факты, а жизнь, смерть, кровь, слезы родственников и близких. И ощущение того, что тебя предали.
Это, во-первых, мелочи, из которых и начинается большое. Например, выход через наблюдательный пост «Спартак», в то время как выходили бойцы - и 30 января, и почти всегда - через пост «Днепр». Или «лесополоса, подконтрольной НЗФ» (незаконным вооруженным формированиям) - де-факто никому не подконтрольная нейтральная территория между позициями украинской армии и позициями сепаратистов. Какая необходимость была в ней работать? «Благодаря ландшафту, густой «зеленке» и очистным сооружениям, из которых можно вылезти за 70 м от наших позиций и забрасывать бойцов вплотную чем попало, без нормального минирования местности наших на позиции тупо могут вырезать, - объясняет то, что известно каждому, кто был на шахте, один из бойцов роты. - На территории не работали саперы и разведка 93-й ОМБр, но это уже другая тема... Проблема решалась местно и с помощью добровольцев».
Одним из таких добровольцев, который решал проблему «местно», был погибший Анатолий Гаркавенко. Оформившись в ВСУ по контракту после многих месяцев войны на правах «нелегала» из «Правого сектора», он, по распространенной там схеме, был записан прямо на первую свободную должность. Поэтому во роту парень, который учился на снайпера и сапера и имел соответствующий опыт во время боевых действий, был записан пулеметчиком. И по факту - конечно же, по приказам командиров - исполнял обязанности не только стрелка, который заступает в нужное время на наблюдательные посты, но и сапера. Командир роты, который хорошо знал, что оформленные у него вчерашние «нелегалы» подготовку в рядах 93-й ОМБр не проходили и часто учились всему непосредственно на передовой, даже попросил Гаркавенко предоставить ему документальные подтверждения того, что он сапер. И Анатолий предоставил - справку о прохождении соответствующего обучения в ГСЧС.
В то же время все приказы были устными. Как, в принципе, всегда на передовой. Не стал исключением и последний приказ взводного Юрия «Директора» Коваля найти и снять или переставить растяжки, установленные ранее Р., другим бойцом, которого по целому ряду причин «выслали» из шахты. Задача не на один выход. Выходил Гаркавенко дважды, и второй раз стал последним.
По негласному правилу, которое действовало на шахте с первых аналогичных приказов, прикрывать себя сапер взял тех, кого считал нужным. Ведь и в предыдущих подобных случаях командиры, в частности ротный, не указывали, кто именно должен идти с сапером. Так рядом с Гаркавенко в «зеленке» оказались Андрей Котовенко и Игорь Слайко - ребята, которые до оформления в ВСУ также воевали в рядах ДУК.
С чего многоуважаемые лица, заверенные печатью фамилии которых стоят в конце короткой справки о том, как все было, взяли, что ребята пошли в «зеленку» самовольно? Просто решили погулять «в свободное время»? Ответ на этот вопрос неожиданно дал замкомбрига 93-й ОМБр подполковник Александр Василенко.
«Похоже на самодеятельность»
Мы связываемся в Facebook. Увидев более тысячи репостов под постом о «самовольном выходе» и несколько глумливых вопросов в комментариях, Василенко пишет в "привате" и предлагает задать вопрос ему лично, если они есть. Грех отказываться от такой возможности. Кто проводил «расследование», были ли эти люди хотя бы на месте событий? «В части проводилось служебное расследование. Прокуроров на передовой вы не увидите. Лезть в «зеленку» и подвергать опасности людей, которые не причастны к самовольному выходу в эту «зеленку» пострадавших, не вижу смысла», - пишет Василенко. «Это все равно что идти в Донецк», - впоследствии заметит военный в общении с другим журналистом. Хотя, в конце концов, правда в том, что не попали «следователи» не только на место происшествия, но и на сами наши позиции на шахте.
Опрашивали ли в рамках служебного расследования человека, который, собственно, дал Гаркавенко задачу - его непосредственного командира (!) Юрия Коваля? «Лично я нет, - отвечает Василенко. - Опрашивал неофициально многих».
В результатах расследования фигурирует граната Ф-1. Утверждать, что это была она, - такой же абсурд, как утверждать, что протестующих на Майдане расстреливали из рогатки... Зачем позориться такими «экспертными заключениями»? Тем более, когда в ноге Кота осколки противопехотной мины? Подполковник объясняет: «Суть не в эфке или монке. Это здоровья уже не добавит».
Суть, говорит Василенко, в том, что «это (выход ребят, который в официальном документе является безапелляционно «самовольным». - Авт.) похоже на самодеятельность». «Почему у ребят жгутов не было? Почему 15 минут без связи не могли помощь позвать?» - задает он встречные вопросы.
Жгуты были: два на трех бойцов. Рация была одна - у Гаркавенко. Впрочем, если отсутствие медикаментов, средств связи в достаточном количестве и сотен других вещей - признаки «самодеятельности», то это, к сожалению, признаки мало зависимой от государства «самодеятельности» всей украинской армии, которая и на третий год войны все еще?? держится исключительно на энтузиазме отдельных людей, готовности выполнять за других их работу и, конечно же, на волонтерах. Ведь мы, солдаты-контрактники, которых на следующий день после подписания контракта отправили на передовую, от государства не получили ни аптечек со жгутами, ни раций, ни даже касок или бронежилетов. Что было, то было. Что привезли волонтеры, то привезли...
О том, опрашивали ли взводного в рамках расследования, ведь Василенко сказал, что этого не делал только «лично он», - нужно, конечно, спросить и у самого Юрия Коваля, хотя бы по телефону. Во время разговора (который, конечно же, записывается) Коваль факт своего приказа никоим образом не отрицает. Более того, признается, что ни о расследовании, ни о его результатах - «самовольный уход без разрешения» - не слышал.
- Пишут, что они самовольно, без разрешения ушли (...) Вы вообще хоть как-то опрашивали как командира "Морячка"?
- Меня никто не опрашивал. Ты думаешь, я такое написал бы?! На кого-на кого - на него?! Прости, Господи! - возмущается взводный.
Обещает доехать до части, все выяснить и перезвонить позже. Затем еще раз перезвонить позже. Но так и не перезванивает. На следующий день приходится набирать его. Чтобы пообщаться уже с совершенно другим человеком - человеком, который в разговоре с другой журналисткой в тот же день умудрилась вообще откреститься от всего нашего взвода и командования ним (правда, то, что Коваль исполнял эти обязанности, неосторожно подтвердил замкомбрига Василенко). В нашем разговоре Коваль - еще командир...
- Он тогда уже был там (Коваль говорит о том, что в лесополосу по его приказу Гаркавенко выходил и до 30 января. - Авт.). Все проверял еще до того. И чтобы снимать - я такой команды не давал, - нервничает.
- А что вы приказали сделать с растяжками Р.?
- Он уже там был...
- Я спрашиваю, что вы сказали ему сделать с растяжками?
- До 30-го числа он там уже был.
-... Что вы приказали "Морячку" сделать с растяжками?
- Ты слышишь или нет?!
- Я спрашиваю. Это простой вопрос.
- 30-го числа я их туда не посылал. Я не мог послать...
- Что нужно было сделать с растяжками?
- Ты слышишь, что я говорю? Надо нормально разгаваривать. Ты на меня стрелки не перевади!
Друг «Матрос»
Василенко, в свою очередь, объясняет, что злосчастная справка - это лишь справка. Но в части проводилось служебное расследование! И он непременно покажет некоторые документы из него, чтобы «не быть голословным».
Через несколько дней предоставляет еще один «документ». Это фотография сложенной бумажки, на видимой части которого якобы записи врача, его фамилию Василенко назвать отказывается. Судя по тексту, в котором говорится о том, что в «зеленку» ребята пошли по собственному желанию, - это могли бы быть записанные врачом свидетельство Котовенко. Однако Василенко не подтверждает и этого. На прямой вопрос, откуда врач узнал о записанных им фактах, замкомбрига отвечает: «Вероятно, от раненого. Утверждать не буду ». «Друг Матрос - 200», - отмечает даже последнюю строчку документа. Не совпадает даже позывной погибшего... Котовенко, который чудом выжил и в шоковом состоянии якобы еще и о чем-то говорил, говорит, что практически не помнит этого процесса. О чем-то его, конечно, спрашивали, и что-то он отвечал... Но что именно? Прочитал документ без подписи автора, Кот резюмирует: «переврали и перепутали».
О показаниях третьего парня, который был на выходе, Игоря Слайко командование молчит. Он рассказывает о них сам. Рассказывает и о разговоре, который 30 января состоялся на шахте между командиром роты и майором Новиченко. «Сразу поднялся кипиш, меня выдернули рассказывать, хотя я тупо «вареный» был. Ветер (командир роты. - Авт.) несколько раз переспросил Новиченко, как доложить, что сказать. Тот ответил: «Говори, что «самоволка». И я в первом рапорте тоже написал, что «самоволка». Парень, который шел прикрывать сапера, объясняет: на тот момент ему лично было все равно, был ли приказ вообще... Думать о каких-то последствиях Слайко в день, когда у него на глазах погиб один друг и был серьезно ранен другой, не мог, особенно после того, как командиры у него на глазах все «порешали». «В рапорте, который я написал на следующий день в ВСП, отметил, что это был боевой выход», - говорит боец. Если какой-то из рапортов Слайко «следствие» и использовало, то нетрудно догадаться, какой именно.
Как бы там ни было, Василенко постоянно обещает во всем разобраться. Непременно все расследовать-перерасследовать и восстановить, наконец, справедливость. Такая у него позиция в соцсетях. Это не мешает ему позвонить матери погибшего парня и сообщить, что служебное расследование завершено, что он уже занимается отправкой ей бумаг из бригады о смерти (хотя о том, что их уже прислали по почте, замполит роты Калугин начал врать еще в феврале), и что выход, несомненно - «самоволка».
Устроив из хороших обещаний и предоставления никем не подписанных «документов» небольшое интерактивное шоу, Василенко просит общественность еще об одном: обратить внимание на «альтернативное мнение». Альтернативным мнением оказывается пост одного из медиков 93-й ОМБр, оскорбленного тем, что раненный Котовенко остался недоволен транспортировкой его в больницу на полу в «Интерсити» и целым рядом других моментов. Но выражать свое мнение не имел права. «Настоящие герои молчат», - эмоционально убеждает врач посреди потока личных обид и мыслей о том, что в ряды ВСУ часто идут авантюристы и преступники в поисках амнистии... "Настоящие герои молчат», - многозначительно повторяет кто-то из комментаторов. Василенко сразу лайкает этот комментарий. Когда молчат, конечно, удобнее...
Открытым остается один вопрос: зачем весь этот позор?.. Во-первых, если погибший или раненый боец пострадал «в свободное время», его семья не получит денежной компенсации. Пособие не выплачивается, если смерть или ранение не признают следствием боевых действий и в нем боец якобы сам виноват. Не получает семья компенсации и в случае, если боец совершил самоубийство.
Во-вторых, тенденция сокрытия и уменьшения количества потерь наблюдалась в Украине с самого начала АТО и никуда не делась со временем. Так, еще летом 2014-го боец 72-й бригады Богдан Лозицкий, который прошел Зеленополье, рассказывал, что в то время, как погибших было около сотни, официально их «оказалось» только 19.
Знакомый, занимающий руководящую должность в одном из батальонов, желание верхушки при малейшей возможности сознательно списать, сделать "не боевыми» потери подтверждает: «Сталкиваюсь. Банальная ситуация. Но рассказывать не могу из уважения к своему комбату, вынужденного действовать в этой обстановке...»
Подтверждают это и разведчики: «Большинство боевых выходов - по устному приказу, только раз такое было, чтобы все с подписями, печатями, боевыми расчетами».
Откуда такое упрямое нежелание командования (все похоже на слаженную систему, а не прихоти штаба одной бригады) признавать потери боевыми? Экономия бюджетных средств на выплатах семьям погибших и раненых - возможно. Возможно, есть и другой мотив: максимально скрывать боевые потери, чтобы в официальных сводках было «один погибший» или «двое погибших» за сутки, а остальные потери не афишируются, следовательно, в обществе поддерживается иллюзия «ложной войны», где бойцы если и погибают, то в основном по собственной неосторожности.
К сожалению, в этой обстановке вынуждены дальше действовать все. В частности, воевать, не зная, не окажется ли возможная смерть от осколков или пули «самовольной». Но что делать? Украина у нас одна. Штабных - много. Но главное - наверное, просто не молчать. Даже если в чьих-то глазах это мгновенно избавит тебя от звания «героя».
Валерия Бурлакова, опубликовано в издании Тиждень.UA
