У белорусских протестов женское лицо? Почему социолог с этим не согласна
Основательница проекта "Гендерный маршрут" Ирина Соломатина рассказала DW о том, что на самом деле стоит за женскими протестами в Беларуси и как они влияют на режим Лукашенко.
После предвыборной кампании Светланы Тихановской с участием ее соратниц по объединенному штабу Вероники Цепкало и Марии Колесниковой, а затем женских акций против фальсификации выборов и насилия силовиков, принято говорить, что у белорусской оппозиции и протестов "женское лицо". Так ли это на самом деле, рассказала в интервью DW основательница проекта "Гендерный маршрут", председатель Совета "Белорусской организации трудящихся женщин" Ирина Соломатина.
DW: Принято говорить, что у протестов в Беларуси "женское лицо". Какова же роль женщин, их задача в нынешних политических событиях в стране?
Ирина Соломатина: "Женское лицо" протеста - это тиражируемые символы. Не только и не столько уличные акции, но их медийное сопровождение приобрело черты культа героинь и создало то виртуальное пространство протеста, которое романтизировало гражданскую активность женщин. И социальные сети, и международные СМИ противопоставили мирный протест с "женским лицом" милитаризированному и коррумпированному режиму.
Вопрос в том, что весь этот медийный эффект никак не улучшает положение женщин в Беларуси. Более того, в случае объединенных штабов оппозиционных кандидатов обошлось без обсуждения проблематики, которая бы непосредственно касалась женщин. Например, темы насилия в семье или дискриминации на рынке труда: в здравоохранении и социальных услугах в Беларуси занято 85,6% женщин и, в первую очередь, они уязвимы в период пандемии.
Цель у белорусского протеста одна: смена власти и свободные/повторные выборы с альтернативными кандидатами - мужьями и соратниками. Публичный дискурс не только феминизировал протест, но некоторые стали сравнивать участие женщин в выборах за "своих" мужчин с участием женщин в Великой Отечественной войне.
После объявления победы Лукашенко на выборах и попыток жесткого подавления протестов, тема женского участия приобрела еще большее значение. Сложился целый ритуал: определенный дресс-код (белая одежда, цветы), предложение выступить живым щитом для мужчин, позднее - субботние,"женские" марши, чтобы вдохновить мужчин на участие в шествиях на следующий день. Попадание на обложки глобальных медиа, таких как Guardian, The New York Times, BBC "наших женщин в белом", как и акцент Тихановской, на том, что она все делает "из-за любви к своему мужу", который "объединил народ", не имеет ничего общего с политической победой.
- Во время московского фестиваля FemFest вы отметили, что ни у старой, ни у нынешней оппозиции в Беларуси нет женской повестки. Почему?
- Как новая, как и старая оппозиция остается заложницей власти, а гендерная повестка остается заложницей оппозиции и женщин, помогающих "своим" мужчинам реализовывать их политические амбиции. Женщины, приносящие себя в жертву во имя гетеропатриархальных ценностей, которые кажутся им такими светлыми, подставляют не только себя, но и других женщин. Собственно, Лукашенко эти же ценности транслирует, сравнивая себя с единственным "мужиком", способным выдержать груз гаранта Конституции.
С конца 1990-х - начала 2000-х годов идейное наполнение женского активизма в "старой" оппозиции задавалось позицией доноров и разнообразными компромиссами с верхушками партии? (мужчинами). Далее, была зачистка не только гражданского сектора, но и давление на женщин-активисток, которое подорвало их кооперацию и стремление действовать в пространстве публичной? политики. До сих пор, кроме стремления к символическому лидерству (вдохновить) и участию в электоральных циклах, у женщин-активисток отсутствуют внятные представления о собственных целях.
- Женщины в окружении Лукашенко, какова их роль и реальное влияние на ситуацию в Беларуси?
- На мой взгляд, учитывая высокие показатели гендерного равенства и самый значимый и высоко оцененный глобальным сообществом показатель 40% депутатов-женщин в парламенте, можно говорить о белорусской фемократии. Она складывалась с момента прихода Лукашенко к власти и успешно освоила различные ресурсы, включая общественные объединения женщин и международные программы поддержки прав женщин.
Например, Марианна Щеткина, была не только министром труда и социальной защиты и вице-спикером верхней палаты парламента, ее назначили национальным координатором по достижению Целей устойчивого развития. Щеткина также возглавляла Общественное объединение "Белорусский союз женщин" (БСЖ). Именно она предложила ввести налог на "тунеядство", который напрямую коснулся неработающих женщин и матерей-одиночек.
БСЖ, возглавляемый сейчас заместителем министра здравоохранения Еленой Богдан, объединяет около 150 тысяч работающих женщин. И эта структура - один из инструментов влияния власти. Так, 13 октября 2020 года в интервью "СТВ: Столичное телевидение" Богдан прокомментировала участие женщин вместе с детьми в протестах как непонимание женщинами последствий своей безответственности, из-за которой у детей начинает складываться неправильное понимание жизни.
Фемократия не только распространяет и укореняет желаемые для власти дискурсивные практики, выстраивает имидж режима как гендерно дружелюбного, но непосредственно помогает сохранить власть. Достаточно вспомнить сентябрьский женский форум в поддержку Лукашенко в "Минск-Арене".
- С какими проблемами и вызовами сталкиваются женщины в нынешней ситуации?
- Белорусский протест утвердил приоритет делегитимации режима Лукашенко над любыми другими требованиями. И участие женщин в протестах подчинено задаче делегитимации режима. Более того, определенный контроль за языком и формой женственного поведения, в рамках общего протеста усилил не явную, но последовательную цензуру на комментирование пережитого женщинами протестного опыта.
Расхождение между самоощущением и предписанием неизбежно приводит к отчуждению от собственного активизма. Уже сейчас видно, как многие участницы протеста вынуждены выбирать между несвободой и эмиграцией. Боюсь, что для большинства участниц единственным выходом из протеста останется выгорание - когда физический ресурс участия в протесте уничтожается репрессиями, а внутренний, психологический ресурс исчерпывается.
