Мова унижения харьковчан
Принятие «мовного» закона даже в первом чтении уже вызвало оторопь в Харькове. Как дальше жить, когда тебя в открытую лишают своей земли, своего имени и своего языка? Причем не только практически, но и законодательно. Параллельное существование настоящего и навязываемого близится к концу.
Сто лет, с того самого момента, как после Брестского мира немцы привели в Харьков отребье из соседних губерний и назвали их властью, город жил в раздвоении идентичности. То есть, параллельно с его жителями на этой территории обитали те, кто хотел его заставить не быть собой. У них были свои имена, топонимы и, главное, свое оружие для воспитания в большинстве населения чувства вины.
И в советское, и в постсоветское время всегда находились те, кто смел сказать нам, исконным жителям: «Ты же на Украине живешь, хлеб украинский жрешь, а на языке своего народа говорить не хочешь!» И таких не было принято окорачивать одним ударом, мол, они - ничтожные, убогие и больные люди, что с них возьмешь, нас же больше, и мы знаем, кто мы и откуда.
Мы точно знали, что:
- наш город Харьков, а не Харкив;
- нас зовут не так, как в украинской версии паспорта;
- тетя вчытелька, которая нам говорила на уроке глупости, - кугутка, и после выпускного вечера ее в нашей жизни не будет, а сейчас ее не надо раздражать, а то средний балл аттестата испортит.
И вот эта последняя оговорка, как оказалось, многое определила потом, когда граница прошла между Харьковом и Белгородом.
И вот что удивительно! В первые годы украинской независимости языковой свободы стало в Харькове больше, чем в советское время. Особенно в СМИ, которые рынок заставил говорить и писать на том языке, на котором общаются зрители и читатели. Да, в делопроизводстве мовы становилось все больше и больше, а вывески зато стали на нашем языке и лозунги «Слава КПРС» поубирали.
А то, что школы в количестве 52% на мову перешли, что этикетки на товарах и при общении с Киевом надо, сами понимаете... Многие это воспринимали как какую-то временную игру. Еще были живы старики, которые говорили: «Мы помним, как в двадцатые годы нагибали, но потом же перестали». Долгие годы украинизация была очковтирательством, которая казалась лишь заменой показного следования марксизму-ленинизму.
И люди прощелкали сами понимаете чем тот момент, когда это стало не так безобидно. Когда перееховший в юности из Галиции в Харьков и давно ставший здесь своим Степан Гавриш протащил в Верховной Раде поправки к законам о СМИ и рекламе, переводящие их на мову. Вот тут-то город впервые разделился на тех, кто готов был платить такую дань, и на тех, кто - нет. Трижды городской опрос показывал, что русскому языку нужен особый статус.
А потом еще был Ющенко, при котором тоже поначалу оккупация была вполне даже русскоязычной, ведь его наместник Аваков мову в школе не учил - дети военных чаще всего от этого освобождались. Немного выждали - и выбрали свою городскую власть. Да, она имплементировала решения городских опросов, хотя мова крепко засела - и на памятниках и мемориальных досках, и на объявлении станций в метро.
А после принятия языкового закона Кивалова- Колесниченко ушли все кандалы, навешанные Гавришем. С тех пор мы видим, кто из местных рекламодателей сдался Киеву, а кто остался вместе со своим городом. И пока русскоязычной местной рекламы больше.
Общий шумовой фон, особенно после 2014 года, не оставляет никаких сомнений - город в оккупации. Увеличивается количество приезжих, которые покупают здесь жилье, и на местный рынок влезли иногородние агентства недвижимости. В ряде супермаркетов (с киевским головным офисом) и «Макдональдсе» появились продавцы, обращающиеся к покупателю не на его языке.
Только вот в отличие от первой украинизации 20-х годов люди не могут просто так взять, проехать 50-70 километров и поселиться там, где нет эпидемии гуманитарного паротита, называемого в народе мовной свинкой. Там теперь заграница, а в РФ есть миграционная служба, которая свирепствует куда больше, чем ее польские или чешские коллеги.
По-прежнему много людей убеждены, что, мол, главное - экономика, а в Харькове, замечу, падение уровня жизни заметно меньше, чем в других местах, и рабочих мест хватает. А мова? Что мова, все ее и так уже выучили. Но новый языковой закон заставит и их задуматься, как они могли такое допустить, и почему они считали эту проблему несерьезной и третьестепенной.
