"Крымский эффект" в России закончился: что дальше?
Эйфория от аннексии Крыма поддерживала на высоком уровне рейтинги властей России. После повышения пенсионного возраста этот эффект сошел на нет. Эксперты для DW о том, что пришло ему на смену.Пять лет назад, 16 марта 2014 года, в Крыму прошел референдум, противоречивший Конституции Украины и не признанный международным сообществом, о статусе украинского полуострова. А находившиеся на нем российские войска взяли территорию Крыма под свой контроль. Через пару дней в Кремле подписали договор о принятии провозглашенной в одностороннем порядке Республики Крым в состав России.
Эффект, который этот факт оказал на российское общество, социологи называют "крымским". О том, кто его на себе и как почувствовал, почему этот феномен перестал работать, а главное - чем теперь живут люди в России, DW расспросила у социологов и политологов.
Что принято называть "крымским эффектом"
Единого определения у термина нет, но им социологи и политологи для удобства называют заметный сдвиг в настроениях российского общества, который случился после аннексии Крыма. Это всплеск позитивных чувств и гордости за страну, которые привели к небывало высоким рейтингам Владимира Путина и действующей власти в целом.
"Я могу сравнить это с состоянием опьянения, - говорит Николай Петров, профессор департамента политической науки ВШЭ. - Тогда, в 2014 году, людям, как пьяному, море показалось по колено. Люди возрадовались тому, что они снова великие, а их ощущение тревог почти пропорционально уменьшилось".
Эффект воодушевления проходил в двух направлениях - военном и экономическом, поясняет социолог Алексей Титков, эксперт Комитета гражданских инициатив. "С одной стороны, это Россия, которая готова с оружием защищать тех, кого граждане страны посчитают своими, а с другой - страна, которая может вести экономическое соперничество и уверенно и достойно противостоит западным санкциям", - считает эксперт.
По словам главы ВЦИОМа Валерия Федорова, "крымский эффект" можно сравнить с любым массовым объединением, когда страна вступает в войну или оказывается перед лицом тяжелого кризиса, вызванного внешними силами. Нечто похожее наблюдалось в России в 1914 году, считает он.
Политолог, эксперт Московского центра Карнеги Константин Гаазе, напротив, убежден, что "крымский эффект" - это уникальный феномен, и сравнить его с любым другим периодом российской истории сложно. "У тех, кто захотел бы его повторить, ничего бы не вышло. Он не исчерпывается только пропагандой. Крым дал возможность многим людям найти выход своим чувствам и сказать то, что они раньше публично не решились бы сказать", - указывает Гаазе.
Кто попал под его влияние "крымского эффекта"
Тех, кто поддержал в 2014 году курс властей, условно можно разделить на крайне политизированных ее сторонников и прагматиков. Вместе они, по разным оценкам, составляли две трети населения страны. "Первые - очень вовлеченные в тему вокруг войны, противостояния и демонстрации своих успехов, более склонные в своих ответах к радикальным решениям вроде военного вмешательства или полного разрыва отношений с западным миром", - отмечает Алексей Титков.
Вторые - также сторонники новой линии властей, но прагматичные, более осторожные и способные реалистично оценивать свое положение и перспективы. Именно в их взглядах за пять лет после аннексии Крыма произошли наибольшие перемены.
"Крымский эффект" привел также к тому, что российская элита переоценила свои жизненные ориентиры, полагает Константин Гаазе: "Для эти людей все действительно сломалось. Они столкнулись и с выводом денег из оффшоров, и с санкциями, и совершенно сумасшедшими процедурами комплаенс по русским деньгам во всех странах мира, включая Китай".
Как вышло, что эффект от аннексии Крыма закончился
Символической датой окончания "крымского эффекта" эксперты называют либо мартовские президентские выборы 2018-го, либо 15 июня того же года, когда Дмитрий Медведев объявил о повышении пенсионного возраста. Последнее привело к тому, что рейтинги доверия властям откатились на докрымский уровень. Однако сама по себе пенсионная реформа всего лишь наложилась на уже существовавшие социально-экономические проблемы, уверены социологи. Посткрымское "отрезвление", по их оценкам, началось гораздо раньше и, в первую очередь, в экономическом плане.
"Доля людей, которые считали, что санкции только навредят, начала увеличиваться уже к концу 2014 года, - напоминает Алексей Титков. - Одно из важных демонстративных событий - массовое уничтожение "санкционки" в 2015 году". По мнению эксперта, такого рода действия плохо укладывались в картину мира многих граждан. Они по-прежнему поддерживали внешнеполитический курс властей, но чувствовали, что становится хуже.
Разочарование и недоверие вместо ура-патриотизма
У нового периода российского общества, уже после "крымского эффекта", нет яркого и запоминающегося названия. Но есть, по выражению социологов, общие характеристики: разочарование, переоценка, фрустрация.
"Можно назвать это временем турбулентности, - продолжает Валерий Федоров. - Если рейтинги поддержки Путина в крымскую эпоху доходили до 80 процентов, то сейчас - 60-65". При этом 15 процентов взрослых россиян, которые на крымском этапе поддерживали президента и солидаризировались с ним, сейчас перешли, как выразился Федоров, в "духовную оппозицию".
Но главное - власть не нашла ничего, что могла бы предложить гражданам вместо Крыма. Одним из популярных решений, которое бы восприняло общество, могла бы стать жесткая системная борьба с коррупцией. "Это еще называют сингапурским или китайским сценарием. Но нынешние власти по разным причинам не могут его воплотить, ограничиваясь единичными демонстрациями и разбираясь в основном с безобидными в масштабе страны людьми, вроде губернаторов и мэров. Поэтому тема коррупции удобна для оппозиции, в том числе радикального толка", - констатирует Алексей Титков.
Вместе с окончанием действия "крымского эффекта" в российском обществе фактически завершилась и дискуссия о том, а чей же все-таки Крым. Наличие аннексированного полуострова в составе страны россияне приняли как данность. "Даже оппозиция почти перестала о нем говорить. При этом для всей системы международного права это по-прежнему острый, болезненный вопрос", - уверен Гаазе. По его мнению, именно в этом контрасте и есть одна из самых больших проблем для российского общества и государства на ближайшие десять-двадцать лет.
