Руководитель центра "Возвращенные имена": Дмитриева преследуют за Сандармох
Историк Анатолий Разумов рассказал о деле главы карельского "Мемориала" Юрия Дмитриева, и о том, почему власти не хотят восстановления исторической правды о сталинских репрессиях.
3 июня в Петрозаводском городском суде должно состояться очередное заседание по делу главы карельского "Мемориала" Юрия Дмитриева. Историка и краеведа, получившего международную известность после того, как экспедиции под его руководством обнаружили места захоронения жертв сталинского террора в Сандармохе и Красном бору, арестовали в декабре 2016 года и обвинили в изготовлении детской порнографии. Однако после вынесения оправдательного приговора дело было направлено на новое рассмотрение. 28 июня 2018 года Дмитриева вновь арестовали по подозрению в сексуальном насилии над приемной дочерью. Сейчас он находится в СИЗО.
Истинной причиной преследования Дмитриева, по мнению ряда международных организаций, является его профессиональная деятельность. 28 мая ЕС выступил с очередным заявлением по делу Дмитриева, в котором призвал российские власти "безотлагательно освободить Юрия Дмитриева, принимая во внимание, что плохое состояние его здоровья и возраст делают его подверженным дополнительному риску в нынешней ситуации пандемии COVID-19". В защиту главы карельского "Мемориала" выступил и ряд российских деятелей культуры, включая Бориса Гребенщикова, Людмилу Улицкую, Бориса Акунина, Андрея Звягинцева и Дмитрия Быкова.
Накануне возобновления слушаний по делу Юрия Дмитриева корреспондент DW побеседовал с его сподвижником - историком, руководителем центра "Возвращенные имена" при Российской национальной библиотеке Анатолием Разумовым, который выступал на процессе по делу Дмитриева свидетелем защиты.
Deutsche Welle: Когда вы познакомились с Юрием Дмитриевым?
Анатолий Разумов: Это произошло 20 лет назад, весной 2000 года. Я, конечно, знал о Юрии Алексеевиче и его работе раньше, поскольку следил за созданием "Книг памяти" в новой России, и о том, какие места злодеяний (совершенных советской властью. -.) он находил. После того, как в конце 80-х годов прогремели Куропаты, найденные под Минском, стали искать подобные места возле крупных городов. И, конечно, я знал, что в 1997 году в Карелии были найдены Сандармох под Медвежьегорском и Красный бор под Петрозаводском.
А 20 лет назад я приехал в Петрозаводск, потому что начал действовать международный проект по созданию общей базы данных и написанию единой "Книги памяти" жертв политических репрессий. Этот проект вскоре получил название "Возвращенные имена", и коллеги попросили меня быть его руководителем по северо-западу России. Я знал, что в Петрозаводске по этой теме больше всего работает Юрий Алексеевич Дмитриев. Мы познакомились, я пришел в его квартирку, увидел, как он живет, и Юра отвез меня тогда же в Сандормох.
- Во время предыдущих слушаний по делу Дмитриева вы выступали в качестве свидетеля защиты. Расскажите, какова была обстановка на этих заседаниях, что вы говорили на суде, приняло ли обвинение к сведению ваши показания?
- В июне 2017 года я был заслушан первым из свидетелей со стороны защиты. Волновался, конечно. Начал с того, что Юрий Алексеевич - это один из самых замечательных людей, каких я в жизни встречал. И затем говорил о том, почему, на мой взгляд, было возбуждено это дело.
Обстановка была такова: прокурор Елена Аскерова на первом процессе всячески стремилась меня прервать и один раз даже сказала: "Может быть, вы этим вместе занимались?". Вы представляете? Судья же Марина Анатольевна Носова, к моему удивлению, давала мне говорить до конца. И я высказался полностью, сказал все, что думал об этом деле, почему оно возникло, почему такое отношение к Юрию, почему такая обстановка в стране, что не поддерживается такая важная работа. И еще я сказал следующее: "Юрий Алексеевич Дмитриев сидит за Сандармох. То есть за свою работу".
И поскольку первое дело завершилось в 2018 году оправданием Юрия, то у меня нет оснований думать, что мои показания не были учтены. А на втором процессе я выступал в нынешнем году. Тоже очень волновался, говорил все, что мог. И судья Александр Мерков так же позволял мне договаривать все до конца. Но судить о том, насколько это было услышано, можно будет по приговору.
- Каков, на ваш взгляд, уровень общественной поддержки Юрия Дмитриева в Карелии? Что о нем говорят те, с кем вам довелось пообщаться?
- Конечно, его очень хорошо поддерживают общественные активисты Петрозаводска и других городов, которые приходят на каждое судебное заседание, чтобы увидеть Юрия и подбодрить его. Кстати, с ним солидарны люди разных взглядов, и это трогательно донельзя.
Три-четыре раза я принимал участие в одиночных пикетах в поддержку Юрия Дмитриева в Петрозаводске. Стоял с фотографиями, с плакатами, с его книгами. И за это время ко мне подходили самые различные люди от школьников до пожилых. И я свидетельствую: ни от одного человека я не слышал худых слов в сторону Юрия. Кто-то его знал и просил передать пожелания здоровья, держаться, и всего самого доброго. Кто-то слышал о нем впервые и с изумлением узнавал, что такое у нас творится, и почему этот человек сидит. И очень многие просили передать ему привет.
И еще. Во время подготовки книги "Место памяти Сандармох" я как эксперт Совета по развитию гражданского общества и правам человека бывал на заседаниях в Медвежьегорске и Петрозаводске, где выступали сотрудники музеев, библиотек, Национального архива Карелии. И все они с огромным уважением относятся к деятельности Юрия.
- Тема восстановления исторической правды о политических репрессиях, то есть то, чем занимаетесь вы, Юрий Дмитриев и сотрудники различных региональных отделений " Мемориала", явно не в чести у федеральных и у местных властей. Как вам работается в таких условиях?
- Формально это выглядит не совсем так, у нас ведь все гибридно и двойственно. С одной стороны, эта работа как раз в чести и на виду. Cуществует Межведомственная рабочая группа по координации деятельности, направленной на реализацию концепции государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий. Есть и сама концепция этой политики.
Но есть и другое. Современная российская власть обозначает, что знает обо всех проблемах, что на все вопросы уже готовы ответы. Все точки расставлены и не нужно будоражить общественность. Хватит, мы все уже сказали, мы обо всем знаем, все хорошо и пора остановиться.
На самом деле есть много нерешенных вопросов, не названы публично сотни тысяч, можно даже без преувеличения сказать - миллионы имен репрессированных. И что для меня является важнейшим - родственники этих людей не могут и сегодня получить точные сведения о судьбе своих родных, хотя такие сведения есть. И это существует рядом - то и другое. То есть, формально наша деятельность разрешена, а на самом деле мы проводим работу с огромным трудом.
Но в этих условиях и я, и мои коллеги будем продолжать то, что мы делаем. Как власти не остановятся в создании своей гибридной истории, так не остановимся и мы. Мы будем превращать места злодеяний красного ленинского террора и Большого террора в места памяти.
