Комментарий: Управление страхом в Беларуси бьет по самим управляющим
О том, как властная система, построенная в Беларуси на массовом запугивании и страхе, сама становится заложником, рассуждает писатель Виктор Мартинович.
Проиграв выборы (или, во всяком случае, не сумев выиграть их таким образом, чтобы люди массово не вышли протестовать против объявленных официальных результатов), белорусские власти решили поступить нестандартно. Вместо того, чтобы пытаться понравиться людям - например, существенно увеличить социальные выплаты, пойти навстречу бизнесу, уменьшить пенсионный возраст, - они решили всех испугать.
Так уже было много раз до этого, и я должен отметить, что упорство в навязывании собственной картины мира всегда было отличительной чертой режима, возникшего здесь после 1994 года. Но раньше испугать пытались меньшинство, и остальные следили за репрессиями в отношении нескольких сотен человек, особенно в происходящее не вовлекаясь. Теперь счет только задержанных перевалил за тридцать тысяч, и это уже совсем иной масштаб.
Никакого коллективного страха не существует
По своей природе страх - глубоко индивидуальное чувство. Читая у социологов про "коллективные страхи", я понимаю, что это выражение придумали люди, которые никогда толком не пугались сами. Нужно жить в Минске зимой 2021 года, чтобы понять все нюансы и оттенки этого чувства. Например, когда я пишу этот текст (16 февраля), у полутора десятков журналистов, правозащитников и руководства БАЖ (журналистского союза, который уж никак не может быть причастен к "массовым беспорядкам") идут обыски - и их причина совершенно непостижима. Время, когда, услышав про задержания в Минске, умные люди говорили "его взяли потому, что его боялись", давно прошло. Теперь понятно, что кого бы ни брали - берут для того, чтобы боялись как раз мы.
И да, как писатель, я ощущаю ограниченность значения самого этого слова, так как гамма эмоций, испытанных мной с августа месяца, зачастую была так разнообразна, что называть все пережитое просто страхом не приходится. Страх, когда ты в 4 утра не можешь заснуть, так как милиция пришла к твоему издателю и непонятно, чем это закончится, не сопоставим со страхом, когда ты видишь отблески вспышек светошумовых гранат у себя дома на потолке. Страх, когда ты вышел за хлебом в день анонсированной акции и видишь, как у тебя во дворе люди в униформе без опознавательных знаков спорадически "вяжут" других людей, ничего не выкрикивавших, не равен страху, испытываемому при свистящем звуке за окном от непонятно в кого выпущенной резиновой пули.
Но поверьте - никакого коллективного страха не существует. В таких случаях есть лишь большое количество испуганных индивидов. Каждый из которых решает, насколько глубоко поддаться панике. И какое-то время, до конца осени, пожалуй, все это работало на то, что власть называет "обеспечением стабильности". Протесты становились все малочисленнее, их формы - все менее публичными, и все свелось в итоге к флешмобам, участники которых тщательно избегают быть опознанными. Весьма маловероятно, что белорусы вернутся на улицы весной 2021 года, так как протесты - не коронавирус, второй волны у них не бывает. Протестная повестка сменилась репрессивной, и никому не хочется пополнять собой статистику задержаний. Однако если это победа властей, то какой ценой?
Ведь страх - предельно индивидуальное чувство - имеет одно свойство, которое, кажется, не было вполне учтено, когда именно на страх делалась ставка. Страх, особенно распространяемый в таких масштабах, действует как химическое оружие. Поражая и своих, и чужих - и тебя самого. И когда стремишься испугать уже не сотню "врагов", а десятки и сотни тысяч - пугаться начинают, в том числе и те, задача которых - пугать всех остальных. Я не уверен, что в Беларуси сейчас найдется хотя бы один человек, который не был бы сильно напуган.
Страх полностью отнимает способность к поступку
Боятся коммунальщики, срезающие бело-красно-белые флаги - это видно по тому, как они прячут лица при попытках их сфотографировать. Боятся люди в погонах, приходящие за теми, кто пытается пристыдить коммунальщиков. Боятся депутаты и делегаты всяческих судьбоносных собраний - ведь они слышали про то, что их могут добавить в санкционные списки ЕС. И не то чтобы им сильно хотелось получить шенгенскую визу и поехать в Европу - Турции вполне хватает, - но ведь есть еще некое будущее, в котором они тоже хотят иметь свое место.
Боятся следователи и оперативники, что приходят с обысками - вы наверняка видели фотографии того, как они прячут лица. Боятся даже те милиционеры, которые дают в суде показания против протестующих - они называют себя фальшивыми именами и врут, отвечая на вопросы о месте проживания.
"Винтики" властной системы боятся начальства. А оно - возможной люстрации. Вершина пирамиды боится самих "винтиков" - ведь в случае люстрации именно они будут давать показания на судебных процессах. Упомянутое Оруэллом двоемыслие стало нормой - никто не говорит то, что думает, и никогда - ни в коем случае - не думает так, как говорит. Мне интересно наблюдать за глазами пропагандистов, которых показывают по государственному ТВ. Какая бы дичь не вылетала изо рта, надо ртом, по обе стороны носа, сквозит такой оловянный страх, что непонятно, за что этих людей, собственно, ненавидят. Ведь в плане глубины испуга они - ровно такие же, как и те, над кем пытаются издеваться.
И, допуская, что архитекторы системы не знали о виральности страха, я могу ошибаться. Возможно, именно на это всеобщее заражение и была сделана ставка. Так как напуганный не способен на госпереворот, он напрочь лишен субъектности, он куда бездумнее выполняет приказы, чем человек, не холодеющий от звонка в домофон.
Но, во-первых, страх полностью отнимает способность к поступку. Хронически испуганный может разве что собирать камни на полях - такое занятие власти, кажется, обещали тем "тунеядцам", кто не смог трудоустроиться. Почти 10 миллионов человек, ежедневно собирающих камни вместо того, чтобы заниматься инновациями, IT, модернизацией советского промышленного наследия, создадут своеобразную экономику, эффективность которой быстро даст о себе знать.
Во-вторых, страх лишает зрения. Вместо реальности ты начинаешь видеть чертей, скачущих у тебя в голове. И если живя в окружении добродушных соседей, ты баррикадируешь дверь в квартиру, думая, что тебя вот-вот захватят, то вряд ли жизнь твоей семьи за баррикадой долго будет счастливой. Наконец, страх начисто лишает мыслей о том, что произойдет завтра. Существование в формате осажденной крепости постоянно происходит в "сейчас", без раздумий о том, что случится после - через год, два или пять. Хотя любое государство, в отличие от поля сражения, нуждается не только в вещах сиюминутных, но и стратегических.
