Их сын умер 27 лет назад. Одного дня в дверь постучал этот парень
У них нет ни одной фотографии втроем: камера то в руках у Андрея, то у мамы, то у папы. Чегемские водопады, Эльбрус, нальчикский парк. В обнимку, зимнее южное солнце в глаза... Обыденное счастье, к которому они шли 27 лет.
Порознь
Три одиночества, снова нашедшие друг друга на планете, где только теряют... Я вхожу в этот дом, который стал прибежищем чуда, и вижу всех троих так, как и должно быть. Андрей подпирает спиной косяк двери - ему так легче стоять, мама Алла суетится с чаем, папа Слава едва различим на экране монитора. Мы - в Нальчике, он - в израильском городе Бэер-Шеве. Мы разговариваем, он молчит, лишь изредка то закуривая, то вздыхая. «Я с сыном теперь навсегда и никуда уже не денусь», - протягивается к нам через космос голос отца... И я думаю, о Боже, сколько же им еще придется наверстывать!
Свечка за упокой
15 декабря 1985 г. - Алла никогда не забудет этот день. И эту треклятую печку в доме, которую нужно было топить, колоть дрова, когда Славика не было рядом. А она на 7-м месяце, беременность была тяжелая, дважды лежала в больнице. Алла взялась за топор, взмахнула и... Преждевременные роды. Она - в трехдневном забытьи. Ей даже не показали младенца, не дали понюхать его макушку, приложить к груди. Приходил Славик навеселе, но она его прогнала. Доктор сказал, что мальчик умер.
Домой ее забирала мама, со Славой они расстались. - Я долго мучилась, что не увидела сына, что не показали, что все так скоропостижно и дико закончилось... Были мысли, что, может, это ошибка, трясла родных, искала свидетелей. А потом пошла в церковь и поставила свечку за упокой. Со Славой они снова сошлись. Иногда вечерами она нет-нет и проговаривалась: «А сыночку сейчас было бы уже 2... Уже 3... 4...» «Не терзайся, не изводись!» - отвечал муж. Родители Славы эмигрировали в Израиль. Он съездил их навестить - и завел разговор об эмиграции. Пока собирали документы, в Бэер-Шеве слегла с инсультом мать, и одновременно в Нальчике захворали Аллины старики. Он не мог бросить своих, она - своих. Так и разошлись...
- До меня, конечно, иногда потом доходили слухи. Говорили, что одинок, что сдает здоровье... Но для меня это был уже пройденный кусок жизни. Она вышла замуж. Развелась. Похоронила родителей и всех, одного за другим, родственников: остался на руках один больной брат, с которым делила крохотную квартирку. «Какая личная жизнь!» - махнула на себя рукой. Все кончилось.
«Мясорубка»
110 человек, семь изолированных групп, «здоровых там не было, мясорубка». У Андрея - ДЦП, из-за чего его сразу из роддома отдали в казенное учреждение. Что он запомнил? Операцию на ногах в 7 лет, после которой не было никакой реабилитации, и они так и остались - скрюченные. Новогодние утренники, когда на своих хилых ножках выходил на сцену; запах детдомовских щей; побеги, когда вылезали с ребятами прямо из окна и неделями кочевали по Кабарде; нянька, одна на группу из 24 пацанов, спящая с открытыми глазами... Директор детдома, запрещающий писать письма по адресу мамы, что сохранился в карточке из роддома.
Сами эти письма, возвращающиеся отправителю одно за другим, - это уже потом он узнал, что домик тот снесен... Он часто представлял ее, маму: какой у нее характер, голос, запах, цвет волос... О папе даже не мечтал. Он помнит, как хотел компьютер для себя, заработал консультантом в магазине техники и купил. И как обрубало его мечты на самостоятельную жизнь детдомовское начальство, которому невыгодно было давать сироте квартиру: «Хочешь жить сам? Да кому ты нужен? Тебя убьют, как только выйдешь! Пенсию на руки не дадим!» И еще запомнил, как на 26-м году его перевели в учреждение закрытого типа, психоневрологический интернат, поставив диагноз «недееспособен». Так им было проще. В детдоме его назвали Андреем.
Фамилия осталась мамина - Гузев. Он сопротивлялся. К нему тянулись люди: к его голубым глазам, душе, не таящей обид, и вере: «В этой жизни все еще может быть!» Парень поднял шум, задействовал местную прессу: «Намылили шею министру и директору интерната». С боями, но дали разрешение пожить в семье опекунов - большой семье бакинских адвентистов седьмого дня, которые часто навещали Андрея в детдоме. И как только он вырвался на свободу, сделал то, о чем давно мечтал, - написал письмо в «Жди меня». Казенные стены, жестокие люди - ничто не убило в нем веры, надежды, любви. Звонок из Москвы раздался через неделю. «Мы ее нашли».
Здесь, в Нальчике, все эти годы они жили бок о бок... В тот же день звонок раздался и в квартире Аллы. - Я долго не верила. Но, когда мне позвонил уже сам Андрей и мы сорок минут просто молчали в трубки и ревели, потом я сказала: «Еду!» - хотя на часах было 10 вечера. А он сказал: «Подожди хотя бы до завтра!», и завтра я уже летела к нему, сердце подсказывало, что это он, мне достаточно было посмотреть в его глаза, такие же голубые, как у меня и у Славы...
Вот уже 4 месяца они вместе, в маленькой Аллиной квартирке, где Андрею отгорожен уголок за ширмой, чтобы он мог заниматься: читать дни напролет все, что не успел в детском доме, - «Капитанскую дочку» и «Белый клык». Сняли недееспособность и опеку через суд. Нашли на сайте знакомств анкету отца, закройщика кож из солнечной страны. Созвонились. Он был счастлив: в 58 лет часы его жизни были заведены заново... В декабре прилетал в Нальчик.
- И уже в аэропорту, уткнувшись в его воротник, я поняла, что Слава приехал не просто так, не только к сыну - но и ко мне... - А я настолько оторопел, что вот теперь у меня есть еще и отец, что в тот момент даже не смог поднять рук, чтобы его обнять...
- По божьему промыслу все вернулось на круги своя, мы снова там, откуда начинали, - оживает монитор, и из Бэер-Шевы доносится голос Славы.
- Бог дал нам этого ребенка, и это потолок счастья! Теперь наши судьбы снова соединились - уже до конца... Они собирают документы - через пару месяцев семья улетает - отныне и навсегда - в Израиль, где Слава уже нашел врачей для Андрея.
Они полетят над детским домом и интернатом, «преисподней», откуда Андрей чудом вышел человеком. Над родильным домом, где исковеркали не одну судьбу. Над маленькой квартиркой, в которой вот уже 4 месяца бьются два соединенных сердца. И над заснеженным вечным Эльбрусом, «чтобы уже на новой земле в сапогах-скороходах нагонять пропущенную жизнь». У них еще есть время.
