Новинки художественной литературы: приключения Бендера в Италии, каннибалы и американский бэби
К...Герой этого плутовского романа не особо переживает из-за того, что "вынужден делать что-то незаконное... вернее сказать, незаконное с точки зрения закона, но вполне нормальное с точки зрения моей морали". Ничего не напоминает? Да-да, герои "Баллады о мошенниках" Энрико Реммерта (СПб.: Лимбус Пресс), молодые итальянские жулики, явно находятся в родстве с героями знаменитой дилогии Ильфа и Петрова. Один из них, двадцатисемилетний романтик, чуть не дотягивающий до Рентона из "На игле" Уэлша, собственно, и рассказывает историю своей компании. Рефлексии, юродивое морализаторство, напоминающие стиль Альдо Нове, одного из итальянских "новых диких". То есть старо, как мир.
"Где-то в этом мире кто-то выкладывает пять тысяч долларов за стеклянную фигурку какого-нибудь животного, - заводит очередную волынку наш герой. - Где-то в этом мире кто-то заботливо помогает вымыться старику, который уже не может сделать это сам. Где-то в этом мире есть даже кто-то, кто читает то, что ты пишешь. Разве не поразительно, как искриста и чудесна жизнь, что тикает секунда за секундой?". На самом деле не очень. На жизнь наши милые жулики зарабатывают то страховкой за авто (которые сами же специально и разбивают), то продажей пацанам фальшивых наркотиков с экзотическими названиями (на самом деле - аспирин). Их предводителю, как и Остапу Бендеру, известны десятки способов законного и не вполне законного изъятия денежных средств у добропорядочных итальянских граждан. И вот, не мелочась, приятели наконец затеяли многоходовую аферу, сулящую огромный куш.
И кто же виноват в том, что наши юмористы живут такой жизнью? Неужели "эти придурки из отдела кадров, которые считают, что изучение Овидия несовместимо с профессиональными обязанностями телефониста"? Или на упомянутую жизнь они не зарабатывают, а все-таки милостиво получают малые крохи от судьбы-индейки? Сейчас поясним, только напомним по ходу, что "более миллиона итальянцев погибло во Второй мировой войне, в Мавритании рабство было упразднено в тысяча девятьсот восьмидесятом году, а на планете Уран ночь длится сорок два года".
В общем, как и было сказано, все это похоже на "Золотого теленка" с "Двенадцатью стульями" с одним лишь отличием - важным и формально, и в жизненном смысле. В Европе, честно говоря, всегда так, и если Остапу Бендеру, кроме кривого огурца, отобранного у Паниковского, нужна была идея, то герои этого романа живут как-то безыдейно, не за кусок хлеба или цветы для Зоси Синицкой. "Мы не родились в полной нищете, в десять лет нас не заставляли шить обувь или ткать ковры, мы не страдаем от тяжелых заболеваний, наш квартал не усыпан противопехотными минами, в наше время нет войны, нам не приходит в голову продать почку, чтобы выжить, мы никогда по-настоящему не знали ни голода, ни жажды". В чем же фишка, спросите? Чему радуется эта толстомордая юность, в очередной раз недоумевал бы Бендер. "На самом деле нам невероятно повезло и мы можем играть с жизнью на собственном поле". С таким везеньем - и на свободе, как, опять-таки, позавидовал бы великий комбинатор.
Впрочем, в полицию наших героев забирают, но поскольку в карманах у "наркодилеров", напомним, лишь аспирин, то можно снова возвращаться к мечтам о том, как далекая Кристина "разделась и, глядя на свое отражение в зеркале над умывальником, осмотрела грудь". И пускай вернуться к любимой, где, если помните Остапа, "тепло и темно, как между ладонями", бывает непросто, надежда на то, что очередные приключения итальянцев будут приняты на ура в наших суровых широтах, безусловно, остается.
По сюжету следующего романа нашего обзора, а именно "Улисса" Ивана Охлобыстина (М.: АСТ), пятидесятичетырехлетний герой, оставшись без вечной отцовской опеки, ведет себя, как школьник. Немудрено - тот дал ему все, от личного умения до семейного бизнеса, включая ненависть к музыке, которую врубал во время редких запоев. Встретив зарубежную красотку, наш мастер-часовщик фантазирует о встрече в отеле, а сам заказывает такси на два часа раньше, чтобы сбежать.
По сути, отличная городская проза о перемещениях во времени, обозначенная, как "задумчивый роман", в котором даже описания природы выказывают явный урбанизм авторской поэтики. Да, и поэт наш автор тоже. "Осень в эти дни окончательно расплескалась ржавым золотом по всей округе, даже резиновые сапоги, утопающие по щиколотку в жирную дорожную, уже с морозным хрустом грязь, - и те казались драгоценностью".
Кроме природы, не обошлось без сатиры. "Политических аналитиков сменяли светские хроникеры, их сменяли зоозащитники или сторонники новых систем изменения сознания и подсознания, а заодно и всей текущей реальности. И те, и другие декларировали в эфир знания малозначительные, новости трудноуловимые, информацию, к обычной жизни отношения не имеющую". Так и видишь бравого автора с наганом в руке, ласково картавящего эту тираду какому-нибудь провинившемуся управдому в фильме "Соловей-Разбойник".
Также присутствуют ностальгические моменты, порой просто незаменимые для возрастной и социальной идентификации героев. Ведь не все "отельные" девушки сразу говорят, что им под полтинник, некоторые уклончиво сообщают, что первый класс оканчивали здесь неподалеку, в сельской школе. "Калугин прислушался к звукам, слабо доносящимся из салона: - Шаде! Музыка юности... У меня тоже в бардачке лежит ее диск. - Это радио, - поспешила разочаровать его женщина".
Больше разочарований в романе, кажется, нет, или они незначительны. Роковая сделка совершена, старинные часы опять идут, музыка сфер услышана (кто ее слышит из чрева часов, переносится в альтернативную реальность), дальше уже по накатанной жанра, вплоть до биографических записок автора в конце. Там, где "много еще о чем думал голенастый третьеклассник, собирая с бабушками черную смородину на деревенском огороде много-много лет назад", резвились дембеля-каннибалы и откровенничал о сексе служитель культа.
Кажется, это и называется современной литературой, хотя более напоминает декаданс. В романе нам могут кокетливо сообщить, что на мониторе в каптерке сельского сторожа висела красочная заставка популярного шутера, и тут же откровенно по-чеховски уведомить, что "большую часть жизни Калугин-младший уже прожил". Ну или даже по-гончаровски, что ли. "Наверное, честным было бы сказать себе, что в последние три года ему больше всего нравилось спать", - узнаем мы о герое. А диалоги? Вкус, испорченный Пелевиным, подскажет какой-нибудь удобный рецепт, а на самом деле все та же классика, когда кричат "Господи!", а Овод им в ответ: "Громче кричите! Может, Он спит!" То же самое здесь. "Жаль, что папа оказался не Богом. - Как это ты понял? - наивно спросила Лиза. - Он умер, - ответил Павел. - Бог может все, - заговорщицки улыбнулась она".
Умников в следующей книге нашего обзора не особо любят. "Подумаешь, он Ролана Барта читал! Что мне твой Барт, мне надо, чтоб стоял и пульсировал во время прилива эмоций", - сообщают в сборнике "За тебя, малыш" Павла Лемберского (К.: Каяла), куда входят три повести и два кинематографических эссе. Одна повесть - о детстве в родном городе Одесса, где "я был тогда не дурак покаламбурить, она же не дура была погулять", откровенничает автор-герой. Короче, "не спала она, по словам Севки, разве что с фонарным столбом. Ну и со мной тоже". Хотя на самом деле девчонки в советском отрочестве были отличные. "В школу она приходила раз в неделю, на большую перемену. Старшеклассники любили ее по очереди. Она даже завучу как-то сняла напряжение в живом уголке помое урока географии. Завуч, плотный лысеющий мужик с рыбьими глазами, пыхтел где-то сзади, а она все смотрела на свернувшегося в три погибели дремлющего удава и думала об артисте Д. Банионисе". Да и кино тоже было неплохое, про шпионов. Хотя год, судя по упомянутой автором песне Пола Маккартни, оказался 1979-м, поэтому капитан Жеглов с д’Артаньяном вовсю правили бал в телевизоре, и какие же после этого шпионы? Да и учебным пособием по английскому в школах-институтах была не газета британских коммунистов "The Morning Star", а "Moscow News", адаптированная для советского обучения языку. А по стилю автора выходят чуть ли не "Волны Черного моря" Катаева. Тоже кино, не книжка. Да и переписка с другом Севкой все больше напоминает записки Хармса, а если точнее, то "Письма не о любви" Шкловского.
А еще здесь много музыки, в частности "Битлз", и даже "волоокий Пол Маккартни" упоминается. Правда, во второй повести ее еще больше, поскольку речь о жизни в Америке, и все совпадает, вплоть до имен. "Почему именно Нэнси? Потому что в песне Rocky Raccoon так девушку звали - Нэнси" (из Белого, добавим, альбома). Но это все ерунда, поскольку "во-вторых, ее любимой группой были Bee Gees, а не Beatles". Да и в реальность ее трудно поверить, как маме Лапы-растяпы у Селинджера - в мифического Джимми Джиммирино. "- Ты куда, к Нэнси? - спрашивала меня каждый вечер мама из кухни, где она практически срослась с плитой. - А к кому же? - грубовато отвечал я и хлопал дверью. И долго потом бродил по безлюдному после шести району и скучал по Севке, Оле и другим ребятам".
Так и большинство героев того времени, насмотревшись "Элен и ребят", проводили дни, месяцы и даже годы в поисках грустного бэби, попадавшего после и в литературу, и в кино, и становившегося настоящей современной классикой.
