Депрессия, биполярное расстройство, посттравматическое стрессовое расстройство, пограничное расстройство личности: Как с этим жить?
В Украине психическими расстройствами страдают 1,2 млн человек, и с каждым годом этот показатель растет. Такие данные приводит Минсоцполитики. В день психического здоровья, который отмечается 10 октября, украинка София (имя изменено) рассказала свою историю жизни с психическим расстройством.
Оригинал на сайте BBC Ukrainian.
Четыре года назад я поняла, что не справляюсь больше с жизнью. Мне невыносимо, невыносимо, невыносимо. Кроме этого, у меня был еще и спектр более понятных симптомов: от обонятельных галлюцинаций и дереализации до затяжных эпизодов депрессии и самоповреждения.
Но непереносимость существования всегда беспокоила меня больше всего.
За эти четыре года специалисты в трех разных странах - Литве, Украине и Японии - конкретный диагноз мне так и не поставили.
Звучали такие варианты как депрессия, биполярное расстройство, посттравматическое стрессовое расстройство и пограничное расстройство личности.
Мое близкое знакомство с психиатрией началось примерно за полгода до моей первой госпитализации.
В то время я проходила практику по своей специальности психолога в глухой литовской психбольнице: проводила музыкальную терапию и участвовала в арт-терапии.
Один из пациентов, увидев тогда мои рисунки, сказал: "Девочка моя, так тебе место в нашем заведении".
А через шесть месяцев там я и оказалась. Правда, уже в Вильнюсе.
"Меня на работе не будет, я в больнице"
Получив направление в больницу, прежде всего позвонила своему менеджеру, чтобы объяснить прогул: "Привет, Нериюс. Меня на работе не будет, я ложусь в психиатрическую больницу. Да, и завтра тоже не будет. Депрессия, очень сильная".
Звонить было очень страшно, чувствовала себя школьницей-прогульщицей, которая придумывает абсурдные оправдания. Голос моего собеседника звенел на другом конце трубки, отдавая тревогой. А смогу ли я выйти через неделю? А сколько будет длиться лечение? А собираюсь ли я оставаться в компании?
После этого поехала в супермаркет купить булочки и яблоки. Затем собрала пижаму, какие-то предметы личной гигиены и направилась в больницу, расположенную в пригороде Вильнюса.
Очень четко помню, что в тот день было какое-то редкое затмение и очень страшный кровавый закат. В приемной больницы мне рассказали, что в дни наводнений и затмений у них всегда неспокойно: у многих пациентов существенно ухудшается состояние.
Через несколько дней, когда мне уже можно было пользоваться телефоном, мне позвонил какой-то большой начальник с работы. Мне сообщили, что, учитывая обстоятельства, я получу месяц оплачиваемого больничного, и меня очень ждут в офисе.
Я ждала чего угодно, но не этого. Кому нужен сотрудник, который не справляется со своими обязанностями? К сожалению, долго проработать мне там все же не удалось: вскоре после первой госпитализации случилась вторая, и я решила вернуться в Украину.
После первого "взрослого" ряда эпизодов я не сразу поняла, что это у меня, кажется, серьезно. Мне казалось, что обе госпитализации были совершенно случайны и необоснованы.
Более того - я свято верила, что намеренно обманула врачей, заставив поверить в свои вымышленные симптомы. А зачем обманывала? Внимания хотела, конечно.
Казалось, что с выпиской из больницы прекратятся и все эти отвратительные состояния. Очень хотелось в это верить. По крайней мере, увидев, как госпитализация разбила и истощила мою мать, я решила больше не "болеть".
Мой расстройство стало для меня синонимом позора, инфантильности и ментальной лени.
Шутки о "дурке" и "чокнутых"
Вернувшись из Литвы в Украину, я немедленно начала искать работу. Отечная и полненькая от антипсихотиков, я начала ходить на собеседования - и вскоре устроилась малопонятным аккаунт-менеджером чего-то такого же малопонятного.
Из офиса сбежала через два месяца: постоянная сенсорная гиперстимуляция, невозможность находиться среди людей, частые эпизоды деперсонализации.
Моя карьерная модель стала приобретать четкие очертания: я приходила в новые места полной сил, но в течение первых нескольких недель непременно "возвращалась" в знакомое патологическое состояние. Нет, не в нормальный стресс первых дней работы. В непереносимость.
Вопрос своего психического здоровья в Украине с начальством и коллегами обсуждать не пыталась.
Еще не видела атмосферы, в которой можно было бы безопасно об этом говорить, без необходимости каждый раз проводить лекции: да, психические расстройства существуют, нет, они не от безделья.
Шутки о "дурке" и "чокнутых" очень режут слух в украинских коллективах.
В Украине у меня практически нет вещественных доказательств моей болезни (болезней?), кроме пары ненужных рецептов на препараты. Психиатры, с которыми я виделась здесь, в унисон говорили: не нужны тебе никакие справки, только жизнь испортят.
Сначала такое отношение казалось мне циничным или даже непрофессиональным, но сейчас я лучше понимаю прагматизм ситуации. В стране, где о психических расстройствах можно только шутить (и ни в коем случае не говорить серьезно), а поход к психиатру ставит на тебе пожизненное клеймо, пожалуй, действительно лучше обходиться без справки, пока на это есть силы.
Равнина синих деревьев
Приятно думать, что душевные страдания вызывают объективные, четко измеряемые внешние причины.
Мне, например, всегда казалось, что я страдаю из-за того, что не могу найти свое место в жизни. А где чаще всего человеку приходит в голову искать свое место в жизни? Правильно - не здесь.
"Не здесь" может сводиться к другой работе, другому городу или даже стране. Мое "не здесь" я нашла в Японии, в одной из многочисленных школ по изучению английского.
Япония, как и раньше, имеет один из самых высоких уровней самоубийств среди развитых стран, сообщает Всемирная организация здравоохранения. Здесь играют роль культура стыда, все большая социальная изоляция, жесткая стигма вокруг вопросов психического здоровья. А для иностранца еще и языковой барьер, отсутствие надежной системы социальной поддержки, неизбежный культурный шок, ограниченные возможности получения медицинской помощи.
Крошечные квартиры идеально подходят для того, чтобы переживать личную трагедию в одиночестве. А если не можешь пережить - то к твоим услугам всегда печально известный лес самоубийц у подножия Фудзиямы, Аокигахара. Равнина синих деревьев.
Устраиваясь на работу в японскую школу, я не решилась вспоминать о своем психическом состоянии - боялась потерять магический шанс поехать в Японию.
Поэтому для руководства школы и сотрудников мои частые больничные стали неприятным сюрпризом. Опять болеет? Но у нее уже была простуда на прошлой неделе. И раменом она травилась уже. И мигрени у нее уже были. Странно.
После очередного витка ухудшения состояния я решила все же обратиться к психиатру. Трудно описать квест, который мне пришлось пройти, чтобы найти англоязычного психиатра в Токио: оказывается, психиатров в Японии очень мало, еще меньше тех, кто хотя бы немного говорит по-английски.
В результате мой визит в частную "клинику ментального здоровья" в центре Роппонги длился всего пятнадцать минут: девять, чтобы заполнить бумаги, и шесть, чтобы поговорить с врачом.
Врач (мой пятый психиатр) все никак не мог понять, почему меня никто стабильно не наблюдает и не консультирует. Неохотно выписал больничную справку, выдал рецепт на нормотимики (стабилизаторы настроения. - Ред.) и попросил вернуться к нему через две недели.
Справку пришлось нести на работу - иначе мне не компенсировали бы пропущенные дни. Директор школы, развернув конверт со справкой, не сказала ни слова. Она не говорила по-английски.
Я только увидела, как она подняла брови и скривила уголок рта, показывая что-то похожее на отвращение. Она попросила найти кого-то, кто мог бы перевести с японского, чтобы поговорить со мной.
Ставила стандартные вопросы: безопасна ли я для детей, собираюсь ли уходить с работы, принимаю ли таблетки. Пообещала не говорить другим учителям, но, как выяснилось, рассказала в тот же вечер своей самой доверенной подчиненной.
Через месяц невыносимой работы - косых взглядов коллег, все большей нагрузки и ухудшающего самочувствия - меня вызвали в центральный офис на разговор.
Врач компании говорил о том, что он боится моей агрессии (люди с биполярным расстройством могут иметь склонность к внезапным вспышкам ярости во время эпизодов мании и гипомании), что я опасна для детей, что он практически уверен в том, что я быстро уйду с работы.
Было очень унизительно. У меня не было сил оправдываться: во-первых, японской корпоративной культуре это не свойственно, а во-вторых, как можно просить прощения за собственное здоровье? "Простите, что у меня диабет и вам от этого так неудобно. Я постараюсь больше не болеть"?
А через месяц после этого разговора я попыталась убить себя - не доезжая до Аокигахары, дома.
А потом поехала обратно в Украину.
Где я вижу себя через пять лет?
Живя с биполярным расстройством (или предельным, или с депрессией, или что там у меня), очень трудно научиться себе доверять. Мне действительно плохо или я просто придумываю? Действительно или это галлюцинации?
Может, если бы я смогла немного сильнее постараться, быть немного настойчивее, чуть стабильнее, то вымышленные симптомы ушли бы, испугавшись моей настойчивости и желания справиться? К сожалению, симптомы не уходят.
Я до сих пор не овладела мастерством жить с психическим расстройством. Не знаю, как говорить об этом с людьми вокруг себя, да и стоит ли. Как совмещать работу и болезнь, где выкроить место для безболезненного саморазвития, как строить отношения.
Трудно примириться с самой собой. У меня внутри много ярости, разочарования, преданного честолюбия.
Из-за этого трудно строить долгосрочные планы, отношения, давать обещания, мыслить.
Где вы видите себя через пять лет, любят спрашивать на собеседованиях. Не знаю, не вижу.
