Комментарий: Приговор Юрию Дмитриеву - не все торопятся в Сандармох
Несоответствие мягкости приговора и суровости обвинения говорит о невиновности Юрия Дмитриева, считает Александр Плющев. По его мнению, даже в карательной системе не все спешат вернуть сталинские времена.
Радость, испытываемая от неправосудных приговоров, - штука коварная. Постоянно ловишь себя на ее неуместности, но ведь все познается в сравнении. Если между запрошенными прокуратурой 15 годами колонии и стопроцентно невозможным оправданием нарисовать шкалу, то приговор историку и главе карельского "Мемориала" Юрию Дмитриеву, вынесенный 22 июля в суде Петрозаводска, будет несравнимо ближе к гуманистическому ее полюсу.
И без того печальные шутки про политическую оттепель - реакция на случаи, когда привычный уровень государственной жестокости вдруг слегка проседает - становятся все грустнее. Сначала мы радовались штрафам, потом - условным срокам, теперь пришла пора довольствоваться сроками вполне реальными, но все-таки далеко не драконовскими. А уж с учетом уже отбытого во время предварительного заключения - практически ерунда. Даже не хочется представлять, какими могут быть следующие проявления этой радости.
Затухающий резонанс
С совсем недавним делом моей коллеги Светланы Прокопьевой процессы по делу Дмитриева роднит то, что начинались они на местном уровне, как какие-то региональные дела, чуть ли не персонального характера. При этом власти федеральные не обращали никакого внимания на очевидную абсурдность обвинений и нестыковки в деле до тех пор, пока не приходило время требовать наказания.
И тут будто бы следовал окрик из Москвы, в результате которого в решении судьи оставалась лишь бледная тень прокурорских требований. С некоторыми допущениями можно рассматривать в этой схеме и дело в отношении Кирилла Серебренникова сотоварищи. Можно в очередной раз поговорить о том, сыграла ли роль, и если да, то в какой степени, общественная поддержка и шумиха в СМИ, открытые письма творческой интеллигенции, включая Нобелевских лауреатов.
Но все равно все сведется к тому же самому "могло быть и хуже", учитывая, что до Петрозаводска от Москвы, где принимаются решения о подобных судебных процессах, еще дальше, чем до Пскова, совсем недавно ставшего центром такой шумихи. То ли общественного резонанса уже не хватает, то ли система усиливает хватку, но на свободу Дмитриев выйдет не сейчас, а только поздней осенью - если апелляционная инстанция оставит нынешний приговор в силе.
Исторический контекст дела Дмитриева
Приговор Дмитриеву - тот случай, когда фраза "дотянулся проклятый Сталин" - вовсе не черный юмор и даже не пошлая метафора, а рутинная констатация факта. Обнаруженные его экспедициями места массовых захоронений жертв политических репрессий в Сандармохе и Красном бору и возвращения имен убитым - вовсе не из тех открытий, которых современный государственный подход ждет от исторической науки. И это дорого обходится руководителю карельского "Мемориала": поиск исторической правды в путинской России может запросто привести в тюрьму, особенно если что-нибудь находишь.
Силовая часть российской власти открыто настаивает на своем правопреемстве от тех, кто 80 лет назад расстреливал и отправлял в лагеря. Времена, конечно, нынче другие, решать проблему в виде неудобного человека приходится годами, да еще и с соблюдением гигантского количества ненужных, с их точки зрения, формальностей и условностей. Но временам свойственно меняться и, увы, не всегда в лучшую сторону. И, возможно, мы еще убедимся в этом на примере того же Дмитриева, которого вряд ли оставят в покое после освобождения.
Условно оправдан
Если взять два процесса по делу Юрия Дмитриева и оставить в них только первоначальные обвинения, получится, что историк полностью оправдан. Даже совсем нелепое обвинение в хранении частей оружия, по которому историк был осужден и с которым на этот раз не спорили даже адвокаты, в итоге оказалось неожиданно отвергнуто судьей Александром Мерковым.
Судьей того самого суда, процент оправданий в котором ничтожен, он чуть ли не ниже, чем в сталинские времена. Наказание же по единственному устоявшему в ходе суда обвинению настолько не соответствует ни практике правоприменения этой статьи УК, ни требованиям прокурора, что кажется, будто бы этот судья Мерков изо всех сил, всеми возможными способами шлет нам или хотя бы самому себе сигнал: "Чуть ли не во всем могу оправдать, но не посадить не могу. Уж простите".
И само по себе наличие такого сигнала или хотя бы его иллюзия, представимость и мыслимость, теоретическая возможность сохраняют надежду на то, что путь страны к Сандармоху не такой стремительный и, может быть, даже не бесповоротный. И что далеко не все, включая провинциальных и, вероятно, сильно зависимых судей туда действительно рвутся. Возможно, потому, что, при всей зависимости, при всей сервильности и выученной беспомощности понимают, что совсем несладко там придется всем. И даже судейская мантия мало от чего сможет защитить.
