Адвокат Салей: В СИЗО КГБ Лукашенко понял, что мы - не преступники
Юрист штаба Бабарико Илья Салей, покинувший страну, хотя и остается обвиняемым по делу Марии Колесниковой и Максима Знака, рассказал DW об освобождении под залог, встрече с Лукашенко и буднях в СИЗО.
Во время предвыборной кампании 2020 года адвокат Илья Салей был юристом штаба экс-главы Белгазпромбанка Виктора Бабарико. В сентября, как Марию Колесникову и Максима Знака, его задержали и поместили в СИЗО №1 Минска, где он пробыл до середины октября, когда после встречи с Александром Лукашенко в СИЗО КГБ мера пресечения в отношении адвоката была изменена на домашний арест.
Спустя полгода домашнего ареста Илья Салей вышел под залог, но продолжал оставаться в статусе обвиняемого. Сейчас Илья Салей находится в Варшаве, он решил уехать из страны после начала суда над Колесниковой и Знаком. В интервью для Deutsche Welle адвокат рассказал об уголовном деле, встрече в СИЗО КГБ c Лукашенко и решении уехать за границу.
Deutsche Welle: После того, что произошло с вами за последние полтора года, вы не жалеете, что весной 2020 года присоединились к штабу Виктора Бабарико?
Илья Салей: У меня довольно часто это спрашивают, но мне кажется, ответ однозначный: нет, не жалею. Причин для этого масса, прежде всего - это люди, с которыми я познакомился. Виктор Дмитриевич, Эдуард Бабарико, Мария Колесникова, Александр Василевич - прекрасные профессионалы, которые делали все от чистого сердца, просто потому, что они любят свою родину и хотят, чтобы она была независимой, свободной в самом широком смысле этого слова, чтобы она развивалась динамичнее, чем сейчас.
Во-вторых, я не жалею из-за эмоций, которые мы все получили на протяжении прошлого лета. Мне кажется, это лучшее лето в жизни и каждого из нашей команды, и многих белорусов. Мы получали много эмоций от искренних глаз людей, от теплых слов поддержки, которые нам говорили каждый день за то, что мы честно делали свою работу. Все последствия, которые случились потом и которых не должно было быть, ни в коем случае не влияют на мое счастье и радость от тех пережитых месяцев.
- Ожидали ли вы ареста?
- Наверное, мы все готовились, но когда это происходит, когда за дверью тебя ждут ребята в масках, ты понимаешь, что к такому невозможно подготовиться. И даже тревожная сумка (с вещами, на случай ареста. - Ред.), которую многие собирали в то время, остается дома - ты просто забываешь о ней, потому что твои мысли уходят в другую сторону.
Конечно, такие мысли у всех были, мы не строили иллюзий, мы видели опыт 2010 года и других политических задержаний. В момент ареста, тут нечего стыдиться, я испытывал страх, но не обычный, а страх от неизведанного, ведь ты не знаешь, что тебя ждет в течении нескольких часов, недель, или даже лет. С другой стороны, ты понимаешь, что от тебя уже ничего не зависит, ты сделал все, что мог, и сейчас эта проблема становится работой других людей: защитников, родственников, друзей - сделать что-то, чтобы тебе помочь, а ты можешь успокоиться. Честно могу сказать, первые ночи в изоляторе я спал так, как не спал давно.
- Вы были участником встречи с Александром Лукашенко в СИЗО КГБ в октябре 2020 года. Что главное вы вынесли из этой встречи?
- Учитывая, что Александр Лукашенко - человек эмоциональный и зачастую его эмоции преобладают над рациональным анализом ситуации, я склоняюсь к тому, что решение приехать в СИЗО КГБ было его личной инициативой, он хотел посмотреть нам в глаза. А медиаэффект, желание пресс-службы показать возможность диалога - это вторично.
Я думаю, он правда хотел посмотреть на тех людей, о которых ему составляли доклады и отчеты и клали на стол; людей, которых 25 лет не было в его поле зрения, а тут они появились и нашли такую поддержку общества. Это было по нему заметно: он смотрел на каждого, с каждым обмолвился несколькими словами. Для него это встреча была важна и важна больше, чем для всех остальных.
Мне кажется, он понял, что преступников в комнате нет, но просто не мог этого показать, и решение, связанное с баней, это доказывает. Да, оно снисходительное, но к преступникам так не относятся. Де-факто тем самым он признал наличие в стране политических заключенных. Он увидел людей, которые искренне хотели что-то изменить в Беларуси, людей образованных и желающих перемен. Но он с ними был не согласен, поэтому они оказались в СИЗО - в политике, по его мнению, такие правила.
- Что было самым трудным во время пребывания в СИЗО и во время домашнего ареста?
- В СИЗО самое сложное - смотреть на дверь изнутри и понимать, что за ней идет жизнь, она совсем близко, но открыть дверь ты не можешь. Так и на прогулке ты понимаешь, что в ста метрах от тебя проспект Независимости, где гуляют люди, а ты с этим ничего не можешь сделать. Бессилие и осознание, что ты не принадлежишь себе - это самое сложное. Но в этом цель СИЗО - чтобы человек испытывал такие эмоции, хотел оттуда выйти, и для этого, возможно, даже признал вину.
Под домашним арестом другая трудность. Я был все время один, я практически все время на протяжении полугода находился наедине со своими мыслями, иногда навязчивыми. Пытаешься заниматься спортом, читать, смотреть в окно, смотреть телевизор, но от мыслей не избавиться. Каждый приход адвоката и даже людей, которые проверяли меня, воспринимался как событие и радость. Когда у меня звонил домофон, я чуть ли не бежал к двери, чтобы кого-то увидеть и поговорить. И была такая же проблема как в СИЗО, я сидел на стуле на балконе и смотрел, как внизу у людей идет жизнь - они гуляют с детьми, вот изменилась погода, время года, пошел снег, а ты как сидел, так и сидишь на балконе.
- Расскажите о том, как вас освободили?
- Через неделю после встречи в СИЗО КГБ меня перевели под домашний арест, где я пробыл полгода. Честно, мы ожидали, что меру пресечению с домашнего ареста на какую-то иную, не связанную с ограничением свободы, изменят раньше, потому что мы видели пример других людей, которых освободили после встречи с Александром Лукашенко. Но в моем случае этого не произошло, каждые два месяца домашний арест продлевался, пока не достиг максимально возможного срока в 6 месяцев. Новых обвинений не предъявили, поэтому мера пресечения была изменена. Я вышел под залог.
Сумму залога я не называю, мне кажется это не так важно и даже не совсем этично. Но так как я уехал и нарушил условия меры пресечения, залог уйдет в бюджет. Я надеюсь, что эти деньги пойдут на важные вещи, вроде пенсий и борьбы с коронавирусом, я себя так успокаиваю. Но формально я и сейчас остаюсь в статусе обвиняемого по ч. 3 статьи 361 - призывы к действиям, направленные на причинение угрозы национальной безопасности Беларуси. Вину я не признал.
- Почему вы приняли решение покинуть страну, ведь после освобождения под залог прошло столько времени и вам ничего не угрожало?
- После того, как Виктору Дмитриевичу вынесли приговор, а дела Маши и Максима передали в суд, я задал себе вопрос: могу ли я чем-то им помочь здесь, и честно ответил, что нет. На вопрос, могу ли я в одиночку изменить в целом ситуацию в стране, находясь в Минске - честный ответ тоже был нет. Может, это пафосно звучит, но для команды Бабарико и страны я могу сделать больше, находясь тут в безопасности, нежели в тюрьме.
А риски в тот момент начали расти. Людей начали повторно заключать под стражуи заводить уголовные дела в отношении тех, кто раньше задерживался на "сутки". Я понял, что никто не будет мне прощать, что я прошел всю кампанию, был публичен и открыто выражал свою точку зрения, которая нашла отклик у тысячей людей. Меня не будут переводить в свидетели или закрывать дело. Поэтому я собрал портфель и принял решение тайно уехать.
- Что сейчас, по-вашему, нужно делать белорусам, чтобы Беларусь стала свободной демократической страной?
- Быть честными перед собой, перед людьми, которые нас окружают и делать каждый день маленькие шаги для того, чтобы все изменилось. Разговаривать между собой, писать письма политзаключенным, и, насколько это возможно, открыто говорить о том, что происходит. Никогда еще в истории Беларуси не было такого количества людей, которые хотели бы демократических изменений и которые бы каждый день старательно работали для этого. Поэтому достижение этой цели мне кажется неизбежным.
