Повар из "Иловайского котла"

Воображение многих пленяют сюжеты о том, как преодолевая невообразимые препятствия, превозмогая чудовищную боль и нечеловеческие лишения, человек, движимый тягой к жизни, выкарабкивается из цепких лап смерти. Не зря героическая история голливудского фильма «Выживший» захватывает дух миллионов зрителей. Впрочем, все вымышленные истории меркнут на фоне истинных жизненных драм. Двое суток без воды и пищи, с простреленными ногами и осколочным ранением, ползком из «Иловайского котла» выбирался наш герой Калиниченко Игорь, бывший боец «Днепр-1». Чтобы доказать торжество жизни над смертью, чтобы вернуться в мирную жизнь и создать семью и чтобы рассказать свою историю о том, как тяга к жизни разрушает любые преграды. – Чем ты занимался до армии?

– Работа не была связана с армией. Срочную службу отслужил, конечно, а так был обычным гражданином. Работал около пяти лет мясником в крупных сетях и частных магазинах. Я повар по образованию.

– Что же подвигло бросить дело и пойти защищать Родину?

– Когда началась история с Крымом, внутри все сжималось. Он был всегда нашим, у меня с этим местом связаны воспоминания. И тут пришел непонятно кто и отобрал это у нас и у меня. А завтра они придут в мой дом и скажут: «Извини, ты тут больше не живешь».

– Так подтолкнул страх того, что могут и другое забрать, не только Крым? Или просто сам факт аннексии?

– И то, и то. В первую очередь, конечно, возмущение от того, что забрали часть нашей страны. И, как следствие, во вторую очередь, продолжение таких же действий. Это как с болезнью. Что делать, чтобы она не развивалась? Ее надо давить на корню, не давать ей обширно развиваться. И здесь так же точно, нужно было сразу дать отпор России. Сейчас это уже не секрет то, что это именно Россия. Я лично видел регулярные российские войска.

– И много их было?

– Достаточно много. Целые дивизии настоящей российской армии.

– Сама процедура оформления на службу в АТО – это долго, проблематично?

– Недолго. Оформился я так: в Интернете нашел информацию о том, что формируется батальон «Днепр-1». И мне почему-то захотелось пойти именно в этот добробат. Там я узнал, какие необходимы документы, срочная служба у меня была, потому я оформился без проблем и очень быстро.

– А на какой срок можно пойти служить в АТО в составе добровольческого батальона?

– Человек пришел и сам волен выбирать, сколько ему служить. Никто никого не держит. Ты пришел добровольно и так же точно добровольно ты можешь уйти.

– А ты сколько там был?

– Полтора года. Практически с самого начала.

– Потом надоело, устал или сказали: «Иди, отдохни»?

– Просто у меня поменялись жизненные приоритеты, и пришлось делать выбор либо в сторону дальнейшей службу, либо в сторону семьи. Я выбрал семью, недавно женился. С женой я встретился в больнице, куда меня раненого привезли. Она приходила помогать как волонтер, так и познакомились. А оказалось, что всю жизнь жили рядом, учились в одной школе, много общих знакомых. И только вот по стечению таких обстоятельств встретились. Уйти же со службы пришлось, потому что командировки не помогут создать семью. Тут надо было сделать выбор для себя. Я подумал, что свой долг перед Родиной я уже выполнил, теперь можно и обзавестись семьей.

– Встречались тебе на фронте такие люди, которые пошли воевать из-за материальной выгоды или льгот, привилегий, которые сейчас дает звание участника АТО?

– Лично в нашем подразделении все ребята были мотивированные, все шли именно за идею. И я тоже.

– Но ты не исключаешь, что там есть такие люди?

– Да, не исключаю. Человеку ведь в душу не залезешь, что он там и как думает. На словах он мотивирует свои поступки одним, а на самом деле причина его действий другая.

– Понимаю о чем ты, как раз хотел спросить о таких людях. Говорят о патриотизме, а сами берут на блокпостах взятки. Сталкивался ли ты там с фактами коррупции?

– Часть моей службы была связана с работой на блокпостах, но лично я таким не занимался. Мы делали четко свою работу, которая от нас требовалась.

– Опять-таки, ты сам лично не сталкивался, но и не отрицаешь того, что на блокпостах берут взятки и закрывают глаза на нарушение правил. Но ведь соблазн взять есть? Вся власть-то у людей с оружием.

– Это все человеческий фактор. Один человек более честный, другой преследует более корыстные интересы. Повторюсь, лично я не сталкивался с этим.

– Ну, а высшее руководство? Все эти разговоры, что некоторые высокие чины сливали информацию, имеют место быть? Слушались ли рации?

– Ну да, не только именно прослушка раций, а факты предательства в целом. Вот этого я не отрицаю. Хотя и не имею прямых доказательств. Я могу лишь предполагать, но мое предположение больше склоняется к уверенности.

– Но сейчас, насколько я понимаю, подобные факты не расследуются? Например, события по Иловайску.

– Можно и так сказать. Хотя нас раньше вызывали в прокуратуру, чтобы мы дали показания. Спрашивали, как и что там было. Ну, и все. Сейчас видно, что те же генералы, которые управляли операцией в Иловайске, спокойно и уверенно себя чувствуют и даже считаются героями.

– И что, на эту ситуацию никак нельзя повлиять? Даже если вы, участники тех событий, предоставите показания о том, что было предательство, все равно виновных не покарают?

– Если сплотиться, то да, можно повлиять. Но один в поле не воин. У всех свои интересы, сплоченности в этом деле нет, а поодиночке трудно будет что-то доказать.

– После возвращения оттуда действительно ли сложно адаптироваться к мирной жизни?

– На начальном этапе, где-то полгода пришлось адаптироваться. Было немножко непривычно. Хотя я не обращался к психологам. Не смотря на то, что к нам в госпиталь приходили психологи. Мне было не слишком тяжело, просто ощущается какая-то разница. Но в любом случае, когда ты видишь, как твоего товарища убивают, ты испытываешь шок. Когда сам чуть не погибаешь...

– У тебя было серьезное ранение?

–Три пулевых и осколочное. Две ноги прострелены с пять сорок пять, переломы. Когда наша группа выходила (имеет ввиду из «Иловайского котла». – Прим. ред.), вышли все, кроме командира. У него было попадание в голову из крупного калибра. Все остальные, хоть были раненые, были и тяжелые, но вышли. У нас было несколько парней с других батальонов, они вообще не ходили. Мы сразу из подручных средств сделали носилки. И те, кто мог идти, понесли этих ребят. Я с моим товарищем Олегом, которому оторвало стопу, идти, естественно, не могли. И мы просто ползли. У нас не было ни воды, ни еды, но выжили, вся группа вышла. Двое ребят пошли за подмогой, и за нами приехала гражданская машина, на которой мы уже и попали в Бердянск. Оттуда только мне удалось связаться с командованием, потому что раньше связи с ним не было. Было принято решение направляться в Бердянск, где нам уже была оказана первая помощь. И на следующий день вертолетная медицинская бригада отправила уже на Днепропетровск.

– Почему так получилось, что не было связи, что вы ползли двое суток? Почему не эвакуировали раненых?

– Там каждый рассчитывал сам на себя. Когда шел бой, там машины не ездили и прямо с поля боя никого не подбирали. Выбирался каждый, как мог.

– За чьи средства проходит лечение?

– Серьезно помогали волонтеры. Само лечение было, конечно, бесплатным. Но помощь волонтеров огромная. В большей степени я поставил себя на ноги сам.

– После таких серьезных ранений ты получил инвалидность?

–Я проходил комиссию, которая устанавливает процент утери трудоспособности. Они определили у меня 25% утери трудоспособности. Согласно этому заключению мне пришла помощь от Управления МВД в размере 7300 гривен и все.

– Получается, помощи государства по факту недостаточно?

– Ну, как бы да... 7300 гривен, а четверть здоровья у меня нет, и его уже не вернешь.

– Сейчас ты уже вернулся к своей прежней работе?

– У меня в планах открыть свое дело, заниматься бизнесом, развиваться в этом направлении.