Почему немецкий фотограф "застряла" в России
Ковидное отделение в больнице Москвы, старообрядцы с берегов Енисея и скачки в Туве. Нанне Хайтманн интересны люди в экстремальных ситуациях. Она рассказала DW о работе в России.
Успехам фотографа-документалиста Нанны Хайтманн (Nanna Heitmann) из Германии могут позавидовать многие ее немецкие и зарубежные коллеги. Ее фоторепортажи публикуются в Time, Le Monde, Stern, Die Zeit, New York Times и The Washington Post. В 2015 году она была удостоена немецкой премии для молодых фотографов German Youth Photo Award, в 2019 году стала лауреатом конкурса Leica Oskar Barnack Award. В июле этого года в Центральном выставочном зале "Манеж" в Санкт-Петербурге проходила выставка "Иной взгляд. Портрет страны в объективе агентства Magnum". На ней были представлены и работы Нанны Хайтманн из серии "Просто стой и смотри". Фотопроект посвящен пациентам и врачам 52-й московской больницы, которые боролись за жизнь каждого больного. Это не единственный проект Нанны в России. Она рассказала DW, чем ее привлекает эта страна.
DW: Нанна, у тебя такое необычное имя. Откуда оно?
Нанны Хайтманн: Да, действительно, имя для Германии редкое. У моей семьи со стороны мамы есть родственники в Грузии, там это имя распространенное.
- Ты родилась и выросла в Германии, а сейчас живешь в России. Почему тебя туда тянет?
- По нескольким причинам. Мой папа немец, а мама русская. Я родилась и выросла в небольшой баварской деревне под Ульмом. Мама с детства говорила со мной по-русски, но я не изучала его в школе или в институте. Мои знания русского основаны на разговорном языке. Когда я училась фотожурналистике в Ганновере, то нашим партнером был Томский университет. Туда по студенческому обмену на факультет журналистики я и отправилась в 2018 году, чтобы усовершенствовать знания родного языка моей мамы и лучше понять русскую часть моей души.
С тех пор в хорошем смысле этого слова я и застряла в России. В Томске я влюбилась, и теперь мы с моим другом почти год как живем в Москве, в квартире, которая осталась от моей бабушки. Она была переводчицей с немецкого языка, и я часто проводила у нее свои летние каникулы. Теперь я работаю в России над своими проектами.
- Можешь рассказать о них подробнее?
- Мой первый проект в России назывался "Прячась от Бабы Яги". Я отправилась из Томска в трехмесячное путешествие к берегам Енисея. Люди на протяжении всей истории искали защиты у реки Енисей и лесов, через которые она протекает. Они скрывались от царей и советской власти. Среди них были казаки, рабы, отступники и просто авантюристы. Здесь, на берегах сибирской реки, они нашли возможность жить свободно и на своих условиях. Я работала над портретами отшельников и старообрядцев, таежными пейзажами, снимала индустриальные руины и тувинские танцы.
- Проект был очень успешным. За серию этих фотографий ты получила премию The Sunday Times и победила в конкурсе Leica, став лауреатом премии имени Оскара Барнака. А снимок гонщика на ежегодных скачках в Туве британская газета The Guardian назвала лучшей фотоработой. Как тебе удалось сделать этот уникальный снимок?
В скачках принимали участие все юноши из округи - они скакали без седла более 30 километров. Этот снимок был сделан утром в 45-градусную жару. Позже я узнала, что в тот день несколько лошадей пали от жары. Наездник на снимке отбился от основной группы, он был один на фоне пыльной степи. Остальные лошади скакали вдоль дороги, по которой ехали машины. Каждая семья хотела ехать рядом со своей лошадью, все сигналили, кричали. Казалось, что одновременно проходит автомобильная гонка. Вокруг было полно лихачей, а в воздухе - пыль столбом. Условия для съемок были трудными, но мне, к счастью, удалось сделать несколько удачных снимков.
- Ты много путешествуешь по миру, в свои юные годы уже побывала в Индии, Индонезии, Непале и других странах. Твоя любовь к путешествиям связана со страстью фотографировать? Когда ты обнаружила в себе талант фотографа?
- Не могу сказать точно, что первично - любовь к путешествиям или страсть к фотографированию. Моя семья всегда любила путешествовать. Бабушка стремилась увидеть мир, поэтому стала переводчиком и много ездила по разным странам. Моя мама по профессии психотерапевт, отец долгие годы был реставратором и скульптором. Я выросла в творческой обстановке, в детстве любила рисовать. В 13-летнем возрасте мы с семьей гостили у наших русских друзей в Нью-Йорке. И там я повсюду снимала "мыльницей" моей матери, потому что была восхищена городом и его людьми. Друг моей мамы заметил мою страсть к фотографиям и подарил мне старый фотоаппарат. Можно сказать, что тогда все и началось.
Вскоре я решила, что стану заниматься фотожурналистикой. Сам процесс меня очаровывал, я легко устанавливала контакт с людьми и фотографировала их. Так было в Индии и в Непале. Там родились мои первые профессиональные снимки. А потом, будучи студенткой, я освоила ремесло фоторепортажа и стала публиковаться в СМИ.
Когда в Германии начали закрываться шахты, я решила снимать шахтеров. У них потрясающие лица, а основные мотивы - это люди, их глаза, шахты, как пещеры, на глубине 1700 метров. Работать было сложно, настройки на фотоаппарате я выстраивала почти наугад, не хватало света. Но серия получилась динамичной и атмосферной. С этими работами я впервые приняла участие в фотоконкурсах, и на меня обратили внимание фотоагентства и СМИ.
- Американцы заинтересовались и твоей последней серией фотографий из московской больницы. Твои работы на эту тему выставлялись в Санкт-Петербурге. Как тебе удалось побывать в красной зоне, и какие у тебя впечатления от увиденного?
- Все произошло большей частью случайно. Меня вдохновили мои коллеги из агентства Magnum, которые снимали во время пандемии в других странах. Мне помог попасть в красную зону Александр Ванюков, заведующий отделением рентгенхирургии 52-й городской клинической больницы. А контакт с ним помогло установить интернет-издание "Такие дела". По заданию этой редакции я и работала над проектом "Просто стой и смотри".
Хирург Ванюков сказал мне, что я могу остаться в этой зоне жить всю неделю, чтобы сделать серию фотографий, но я бы не выдержала такого психического напряжения. Иногда я бывала там по 12 часов, потом по три-четыре часа. В контаминированной зоне все облачены в защитные костюмы, здесь нельзя снимать маски, а значит - ни пить, ни есть. Меня потрясли врачи, которые работают в таких трудных условиях, и я не удивляюсь тому, что многие из них сами тяжело заболевают.
Каждый раз, когда я выходила из красной зоны, то испытывала страх, а не заразилась ли я сама? Практически я была в зоне риска. Снимать тяжелобольных и умирающих людей психологически очень тяжело. Это было очень непривычно для меня и стало хорошей школой.
- В России есть кого и что фотографировать, тем и мотивов много. Трудно ли работать в Москве?
- Да, условия работы заметно отличаются от других стран. Здесь часто необходимо много письменных разрешений для съемок - даже, чтобы сфотографировать, скажем, хоккеиста. Без журналистских аккредитаций работать нельзя. Когда я снимала на протестных акциях в прошлом году в Москве, то мной интересовался незнакомый человек в костюме и галстуке. Несмотря на то, что наш подъезд охраняется, он вошел в лифт, в котором находилась моя подруга, проживавшая в то время со мной в квартире, и сообщил, что хотел бы поговорить с девушкой по фамилии Хайтманн. Меня в это время дома не было, мне о странном визите незнакомца рассказала подруга. Позже он так и не появился, но я по-прежнему не знаю, кто это был и приходил ли он из-за моих съемок протестных акций? Это, признаться, долго не давало мне покоя.
- Что тебя особенно вдохновляет в работе, какие жанры тебе больше интересны?
- Меня привлекают люди в экстремальных ситуациях, когда формируется особая атмосфера общности. Это я заметила уже во время съемок шахтеров: когда люди оказываются в опасных ситуациях, между ними возникают очень доверительные взаимоотношения. То же самое происходит среди рыбаков в открытом море в Исландии, врачей в больницах во время пандемии. Меня интересуют и проблемы экологии, то, как они влияют на людей и наоборот. Или люди в Сибири, живущие в экстремальных климатических условиях. Мне важно, чтобы в моих репортажах было ощущение напряженности, особая аура, которую трудно заметить в обычных ситуациях.
